Бочка но-шпы и ложка яда. Татьяна Полякова

хочет от тебя эта вобла сушеная? – спросила она, приближаясь.

      – Рукописи, естественно.

      – А ты что? Неужели отдашь?

      – Вообще-то не просто отдам, а получу за них очень приличные деньги.

      – Я знаю минимум двух издателей, которые заплатят больше.

      – Вряд ли бы это понравилось Борису, – с постной миной возразила я.

      – Борису все равно, – отмахнулась Аглая. – А ты должна подумать о себе. Пока ты снова не вышла замуж… – Тут она слегка прикусила язык и закончила несколько виновато: – Не все коту масленица, это я Скворцову имею в виду. Хочешь познакомлю тебя с одним человеком?

      – На предмет замужества? – проявила я интерес.

      – На предмет издания, – смутилась Аглая.

      – На этот предмет меня завалили предложениями.

      – Только ради бога не отдавай рукописи этой кикиморе. У меня просто головокружение начинается, как подумаю…

      – Должно быть, давление, – перебила я.

      – Ага. С моим весом только и жди какой-нибудь пакости. Пробую худеть, становится даже хуже. Видно, мне на роду написано таскать на хребтине сто двадцать килограммов. Я решила написать его биографию, – без перехода заявила она. – Кто, если не я? Сама подумай. Он самый значительный человек в моей жизни. Ты архив разбирала?

      – Только рукописи.

      – Для тебя все прочее хлам, а для меня… – Тут она неожиданно зарыдала, что выглядело невероятно комично, плечи ее дрогнули, и вместе с ними задрожали все жировые отложения, Аглая стала похожа на растревоженный студень.

      Только я шагнула к ней со словами утешения и сестринскими объятиями, как она так же внезапно успокоилась, шмыгнула носом, вытерла слезы толстой ладошкой и улыбнулась. Косметикой она никогда не пользовалась, и никакого урона ее красоте слезы не нанесли.

      Надо сказать, что, на мой взгляд, выглядела Аглая совсем неплохо. Разумеется, я имею в виду лицо, а не безбрежные телеса. Она была значительно моложе Скворцовой, на пухлом лице ни единой морщины, глаза большие, нос крупный, впечатление портили лишь губы: слишком маленькие для ее лица, они придавали ей капризное выражение. Она всегда ходила в брючных костюмах с неизменной желтой брошью на груди, огромный скарабей был под стать бюсту.

      Аглая дважды выходила замуж, но каждый раз неудачно. Оба ее мужа, кроткие, забитые существа, никакой памяти в умах и сердцах окружающих не оставили. У Аглаи был сын, который жил в Америке и в Россию возвращаться не собирался. Комплекцией он удался в отца, матери едва дотягивал до плеча и страшно ее боялся.

      – Не возражаешь, если я займусь его архивом? – закончила она весьма деловито.

      – Боюсь, ты опоздала. Я уже дала обещание, – ответила я.

      – Кому?

      – Серовой.

      – С какой стати? – не поверила Аглая. – Зачем ей архив Бориса? Да она всю жизнь презрительно воротила нос, стоило кому-то при ней заговорить о нем.

      – Вот уж не знаю. Она задумала написать его романизированную биографию.

      – Светлая память Бори в беллетристике? Да ты с