Блистательные годы. Гран-Канария. Арчибальд Кронин

доктора Гейслер.

      Она открыто посмотрела на него:

      – Я за любого, кто делает тебе добро, Дункан.

      Повисла неловкая пауза, пока Джин не выложила все, что принесла: домашнее желе и булочки, которые, как она надеялась, ему понравятся. Затем она рассказала об их старом автомобиле и о ее новом выводке цыплят, о последних новостях в Страте, о Хэмише, об охоте, которую сэр Джон Эгль планировал на двенадцатое число, о сыне сэра Джона, Алексе, который вернулся из Оксфорда, чтобы побороться с нежелательным планом электрификации. Несколько раз она спохватывалась, что утомляет его, и порывалась уйти, и каждый раз он настаивал, чтобы она осталась.

      Когда наконец она встала, он сказал, опустив глаза:

      – Джин, я бы все отдал, чтобы ты была моей сестрой.

      – Поправляйся быстрее, – поспешно отвернувшись, прошептала она. – Это все, что имеет значение, Дункан, дорогой!

      Ее визит невероятно ободрил его.

      Глава 27

      Ровно в три часа дня доктор Гейслер со старшей медсестрой явились к Дункану с судьбоносным визитом.

      – Ну что ж! – воскликнула Анна, присаживаясь на край кровати и оглядывая его бинты. – Кажется, у тебя на щеках действительно появилось по пятнышку румянца. – Она отвела взгляд от замурованной руки и улыбнулась. – Сестра, дайте мне, пожалуйста, стамеску. – И продолжила, адресуясь к нему: – Ты нервничаешь?

      И она начала осторожно раскалывать тяжелый гипс.

      Дункан облизнул пересохшие губы:

      – Это ты должна нервничать.

      – У меня нет такой слабости, – возразила она. – Я попросила принести реостат для измерения электрической активности твоих мышц.

      Когда стали отваливаться куски гипса, он почувствовал приступ слабости. После всего, что он пережил, ему было не по себе от непреложной стремительности происходящего. Он едва сдерживался, чтобы не попросить их отложить это, подождать до завтра, когда ему все-таки придется узнать нечто лучшее или худшее.

      Но остатки гипса были уже удалены, и Анна принялась разбинтовывать руку. Последним быстрым движением она сняла повязку, и перед его глазами оказалась его левая рука.

      Сначала он не мог полностью осознать увиденное, настолько в его памяти был запечатлен образ скукоженной и искривленной конечности. Рука не выглядела ни скукоженной, ни искривленной. Какой бы тонкой и хилой она ни была, теперь она казалась нормальной. По всей ее длине багровели глубокие шрамы от разрезов. Кожа белая с голубоватым оттенком. Вот она, его воссозданная рука. Анна сломала ее, а затем слепила заново, как художник, работающий с глиной.

      – Ну как? – спросила она.

      – Вижу, – неуверенно прошептал он, – что ты совершила чудо.

      – Это еще предстоит выяснить, – решительно ответила она и подала сигнал, чтобы подготовили реостат.

      Через мгновение медсестра подкатила к его кровати тяжелый электрический аппарат. С помощью еще одной медсестры Анна отрегулировала настройки, намочила накладки физиологическим раствором и включила ток.

      Низкий гул наполнил палату. Откинувшись