Жизнь и судьба инженера-строителя. Анатолий Модылевский

православной верующей, это было привычно; последний раз, когда Мурка окотилась, мы оставили себе светлого пушистого котёнка и назвали его Пушок; кстати, Тихоновна единственная в нашем доме умела распознавать пол новорождённых котят и их приносили для проверки к ней; со временем Пушок вырос в огромного сибирского кота с такой мощной шерстью, что в ней можно было прятать наши пальцы; Оля его очень любила, ложилась с ним спать, мама выбрасывала его из её постели, но каждое утро кота можно было видеть спящего у Оли в ногах; во время еды она, как ей казалось незаметно, бросала ему под стол угощение, за что получала от матери подзатыльники; Пушок быстро изничтожил всех мышей, но как все коты он был порядочным воришкой, хотя Тихоновна была всегда начеку; однажды у Пушка случился перебор: мама принесла с базара большой кусок мяса, оставила его в сумке на кухне и пошла в комнату переодеться, а когда вернулась, сумки уже не было, под кроватью Тихоновны Пушок ел мясо; разразился дикий скандал, мясо стоило дорого, ели его один-два раза в неделю, а мясных изделий (колбас, сосисок и пр.) после войны ещё долго не было в магазинах; разгневанная мама стала гонять кота шваброй по всей квартире и чуть вообще не выгнала из дома, но мы все заступились за Пушка.

      Но не только Пушок шкодничал; ещё до появления у нас Тихоновны мама и несколько женщин из нашего посёлка в 1946 году ездили в Семипалатинск менять вещи на продукты; у нас в доме появился большой бидон из-под молока, полный загустевшего мёда; он был настолько сладким, что я тайно, когда дома никого не было, лакомился, но до тех пор, пока мама не заметила убытка; началось расследование, я не признавался, но этот мир суров к неопытному лжецу – мой обман оказался быстро разоблачённым, и меня наказали; в том возрасте я довольно часто проявлял жуликоватую изобретательность; мама, зная это, прятала сладости в буфет, закрывая дверцы на замок и прятала ключи в выдвижных ящиках, но я их находил; когда ключи мама стала уносить с собой на работу, я при помощи проволоки отмыкал замок и таскал вкуснятину; в большом нижнем отделении буфета, которое не запиралось, мама хранила испечённые пирожки, рулеты, коржики, а также банки с вареньем, которые закрывала бумагой и завязывала ниткой; но постепенно моё любимое клубничное варенье таяло, удержаться я не мог, в итоге меня разоблачали и наказывали – пришлось с воровством завязывать.

      Очень хорошо мы встретили новый 1946 год: было много сладостей, а по вечерам все дни каникул горели разноцветные лампочки на ёлке; это создавало чудное праздничное настроение и не хотелось ложиться спать; но ещё чудесней было, когда я, простудившись во время снежных игр, болел, конечно, не серьёзно и не опасно, а так, слегка: приятный жарок, возле кровати на стуле стакан, чай с малиной, приятная тишина, не надо учить уроков на завтра и рано просыпаться, можно мечтать, немножко капризничать: дайте мне это, принесите мне то… Можно было делать всё, что хотелось, рассматривать книги с картинками, вырезать фигурки из старых календарей… Часто