Безмятежное зло. Яна Розова

сейчас ей за пятьдесят, но видела перед собой женщину такую старую, что ее возраст на глаз уже не определялся. Немного присмотревшись, Феня поняла, что старят это лицо не морщины, не пробивающаяся у корней крашенных волос седина, а ее тоска. Глубокая и мутная, похожая на стекшие с небес тучи, в которые кутались горы Домбая.

      Первое, что сказала Мария Ивановна, было вопросом:

      – Что мне делать теперь?

      – Ну… – растерялась Феня, – делать то, что вам кажется уместным. А я прошу только помочь нам найти убийцу.

      – Как помочь?

      Мария Ивановна закурила.

      – Расскажите просто все, что знаете о Вадиме.

      Опустив взгляд на свои коленки, обтянутые мягким пушистым ворсом домашней пижамы, бывшая возлюбленная Кокарева задумалась.

      – Да я все о нем знаю… Кроме имени того, кто сделал с ним это. А вы видели?..

      – Нет, не видела.

      Фене очень не хотелось причинять боль Марии Ивановне, но она понимала, что женщине нужна эта боль для шрама. Под шрамом так болеть уже не будет.

      – Но его… его вы видели?

      – Да.

      – Этот майор, что звонил Олегу… он сказал – перерезано горло. Это правда?

      – Мария Ивановна, это правда.

      Женщина закрыла лицо руками.

      Неожиданно Мария Ивановна предложила Фене кофе. Получив согласие, вышла из комнаты. Вернулась через десять минут с подносом и красными глазами.

      – Вадим был мне как сын…

      – Больше, чем сын.

      – Это Лада вам рассказала! – Догадалась Мария Ивановна. – Ну, конечно! Хорошо. Хорошо, что не надо темнить.

      – Не надо, – согласилась Феня, отпивая кофе. Он был крепким и горячим.

      – То, что я вам расскажу, полиция узнает?

      – Это зависит от того, что вы мне расскажете.

      – Ну и ладно! – Мария Ивановна вдруг покраснела, сровняв цвет щек с цветом белков глаз. – Мы с Вадимом любили друг друга. С его пятнадцати лет. Я знаю, что Лада вам рассказала, будто… ну, всякое. Она не то, чтобы не знает правду, она не хочет ее знать. Она находится в полной уверенности, что любить можно только ее… Всегда удивлялась этим девочкам-полубогиням, выращенным мамой-дояркой и папой-комбайнером. Что питает неколебимую уверенность этих дев в собственной красоте, уме и прочих достоинствах?..

      Мария Ивановна еще долго плавала в прелюдиях – хоть она и решила рассказать всю правду, но никак не могла начать. Наконец, настроилась и заговорила о Вадиме.

      – Я видела его фото, на которых ему семь, десять, двенадцать. Он всегда был хорошо сложен, всегда – мужчина. Такое тонкое лицо, такие глубокие карие глаза…

      – Естественно, сначала я просто наблюдала, потому что мне нравилось смотреть на него. Нравилось называть его сыном, только чем дальше, тем меньше я видела в нем сына. Скорее, приятного парня. И вы не поверите – он первый начал!.. Мне тогда было тридцать восемь, мужу – почти сорок. Он был хорошим человеком, только немного отстраненным. Женился на мне потому, что я напоминала ему его покойную жену. И когда муж