Бездна. Юрий Владимирович Сапожников

же ее столкнул?.. Получается, было дело третьего дня. Сушь стояла уже вторую неделю, и только после восьми вечера чуть начинался ветерок. На проспекте Мира во вторник вечером не слишком людно. Хоть и летний, но будний день. Арина пришла, конечно, немного опоздав. Минут так на десять. Доехала, наверное, на такси. Вышла, ищет взглядом его, Сапегина, на лавочке. Да только он забыл и не пришел, а явился к ней убийца.

      В чем она одета? Жарко, поэтому платье тонкое, она любила очень тонкие и очень короткие платья. Ниже поясницы, сверху тугих, слегка оттопыренных, подкачанных ягодиц, виднеется легким контуром ниточка трусов. Бедра и ягодицы будто приглашают – можно коснуться, но без хамства.

      Когда он подходит, Арина оборачивается смуглым овалом лица, улыбается темными глазами, розовыми мягкими губами и говорит неожиданно низким, для хрупкой своей фигуры, голосом:

      – Добрый вечер!

      Кирилл, не снимая солнечных очков, чуть обнимает, обозначает братский поцелуй – щека к щеке, идет не спеша, покачивая подтянутым торсом, рядом с ней к близкой речке. Они болтают, и Арина в какой-то момент говорит ему, уже ближе к верхушке моста, на подъеме, где снизу торчит шершавый бок бетонной опоры:

      – Мне не нужны твои деньги, пойми. Ты же знаешь – я очень хочу быть с тобой. Твоя супруга никогда не сделает для тебя столько, сколько сделаю я. Прошу тебя, подумай!..

      Кирилл курит IQOS, провожает взглядом одинокий троллейбус, уносящийся в Заречье, за которым – пустой перекресток с гневным красным глазом светофора, и говорит ей:

      – Ничего себе! Ты глянь, что там, в воде!

      До воды – метров двадцать, как и до подножия моста. Он перекидывает ее через чугунные перила одной рукой, не выпуская из левой свисток сигареты…

      Нет, конечно. Чушь какая! У Кирилла впереди вся жизнь и отличные перспективы. Зачем ему? В конце концов, сто тысяч долларов решат вопрос с любой девушкой. Это для него небольшая сумма. Сапегин отхлебнул водки, зажевал лимоном. Наверху затихал кабацкий гомон, зато прибрежные кусты жили полной жизнью. Соловьев начинал перекрикивать своим скрипом дергач, но певцы-романтики еще вели главную партию.

      Виктор Юрьевич прямо к бульвару прибыл бы на машине. Кадиллак – автомобиль заметный, да ему все равно.

      – Садись, лень выходить! Тут прохладно у меня.

      Да, совсем не то. Ему-то вытащить объемистый живот из кожаного чрева авто с эффективной вентиляцией да еще брести по мосту в гору – должно случиться нечто гиперважное. И Арина села бы к нему, ясно. И говорили бы они в машине. То есть вариант отпадает.

      Руслан придет из дома пешком. В немного мятой, странной, хотя и не дешевой одежде. Настороженно, чувствуя подвох, будет слушать, не перебивая, думать тягуче, в такт шагам укрепляясь в зреющей мысли. Предложит молча, одним жестом, прогуляться, как раз к мосту. Там скажет примерно это:

      – Ну, послушай, Ариша. Тебе самой не все понятно. Спешить с выводами ни к чему. Время терпит, я все обдумаю… Гляди-ка, кувшинки цветут… Красиво, правда?

      Двумя руками ее, отвернувшуюся