РазNообразный Наполеон. Мурат Куриев

если бы такое положение продолжалось. Наступила минута, когда высшая, неподкупная справедливость должна была обратить на это свой взор. Возможно, к этой справедливости вопияли те правила и те основы, которым подчинены постоянные силы тяготения как в нравственном, так и в материальном порядке вещей. Дымящаяся кровь, переполненные кладбища, материнские слезы – все это грозные обвинители. Когда мир страждет от чрезмерного бремени, мрак испускает таинственные стенания, и бездна внемлет им.

      На императора вознеслась жалоба небесам, и падение его было предрешено.

      Он мешал Богу.

      Ватерлоо отнюдь не битва. Это изменение облика всей вселенной».

      Я не сторонник длинных цитат, но здесь и слова не сократишь. Иначе не поймешь ни Гюго, ни его замысел. Дождь, который срывает планы Наполеона, мощнейшее описание бесплодного штурма замка Угумон, феерическая картина атаки кавалерии на британские каре, приход Блюхера… Детали, колорит – то, что всегда было очень важно для романтиков. И это «история в деталях», которая подводит к главному выводу.

      Насчет «изменения облика вселенной» Гюго, может, и погорячился, но… Ватерлоо – конец эпохи. С чем тут спорить? Роман «Отверженные» уже о другой эпохе, и она писателю не нравится, но он не зря посвятил «точке отсчета» девятнадцать глав. Как истинный романтик, он попрощался с самым ярким периодом в истории человечества вот таким образом. Рассуждением о добре и зле, не абстрактном, а на примере героического события.

      И только в рамках этого события его Наполеон – абсолютно трагический персонаж. Гюго сочувствует ему, что наиболее заметно в противопоставлении императора Веллингтону. Здесь я, кстати, с Гюго не согласен. Слишком уж писатель принижает заслуги Железного герцога, но я понимаю, почему он так поступает. Веллингтон, конечно, совсем не романтический герой.

      Гюго за многое винит Наполеона. Прежде всего за пролитую кровь. За деспотизм. Но он романтик и француз. Он признает, что «Империя была сама слава». Добавляет: «Она распространила по земле весь свет, на какой только способна тирания; но то был мрачный свет. Скажем больше: черный свет. В сравнении с днем – это ночь. Но когда эта ночь исчезла, казалось, наступило словно затмение».

      Вот за что я ценю романтиков – за образность. Мало кто может с ними сравниться. Возможно, именно стремление к созданию яркого образа, витиеватая красота слов позволяют им прийти к поразительным выводам. Тем, что ценнее абстрактных рассуждений о добре и зле. Когда нечто пронзительное рождается будто невзначай. Как у Гюго, сказавшего о покидающем поле Ватерлоо Наполеоне: «Великий лунатик, влекомый погибшей мечтой…»

Наполеон в «Человеческой комедии» Бальзака

      …Он скрывался от кредиторов и маленький домик на улице Кассини в Париже снял под именем г-на Сюрвилля. Он был должен огромные деньги и тратил последние на обустройство нового жилья. Здесь он собирался остаться надолго. Ходил на рынки, к старьевщикам, покупал разные безделушки.

      Приобрел ли он сам эту гипсовую