Лоскутки Эверетта, или Заблудившиеся дети. Артур Александрович Капелько

пусть Ира расскажет, а мне на минуточку надо выйти. Она в курсе. А я после дополню, если что. – И я встал из-за стола и вышел, заметив скрыто-растерянные взгляды.

      45. В ванной комнате я «покашлял» от души так, что у меня по-настоящему запершило в горле.

      – Все нормально? – спросила Ира, когда я снова вернулся за стол.

      – Что-то не туда попало, хм… хм… – ответил я. – Итак, про Мишку, – напомнил тему.

      – Да, да… Ирочка немного уже…

      – А сам Михаил? – пристально посмотрел я в глаза психиатру.

      – От тебя, Семен, разве что-нибудь скроешь, – развел руками Лев Измайлович. – Но это, наверное, и к лучшему – не будем ходить вокруг, да около, а попытаемся прояснить некоторые моменты, связанные… э-э-э… с неким Артемом. Если ты не против, конечно? И отнесись к этому, если можешь, как к…

      – Профилактическому осмотру, – подсказал я.

      – К дружеской беседе, но пусть будет по-твоему.

      – А что, есть симптомы? – покрутил я пальцем у виска.

      – Есть некоторое беспокойство родных людей, Семен. И чтобы его развеять…

      – Навскидку, Лев Измайлович, какой бы вы дали предварительный диагноз моего состояния?

      – Я… я…

      – Не стесняйтесь, прошу вас.

      – Семен, ну пожалуйста, – попросила меня Ира.

      – Ладно… Так о ком-о чем конкретно вы хотели меня спросить?

      – О… об Артеме и… и диктофоне, если можно.

      – Это все?

      – И о бананах, пожалуй…

      Я обвел взглядом присутствующих, сосредоточенно глядящих на меня, и не выдержал – рассмеялся. Сначала тихо, как бы покашливая, а потом все больше и больше расходясь и самозаводясь.

      Через минуту я уже лежал на полу, скорчившись от безудержного хохота.

      – У него истерика, – слышал я голос психиатра, и новый прилив веселья подкатывал к горлу.

      – Может, «скорую»? – волновалась Кира Захаровна, а я взрывался ржанием.

      – Папочка, – обращалась ко мне дочь, а я бил по полу кулаком.

      – Прекрати спектакль! – взвыла жена, и я, наконец, перевернулся на спину и вдруг замолчал, продолжая улыбаться.

      – Давай руку, – наклонился ко мне Даниилыч, протягивая свою. – Не укусишь? – подмигнул он мне.

      – Глотку перегрызу тебе, папаша! – схватил я его за руку и подскочил на ноги. – А-а-а!

      – Тесть шарахнулся назад, натолкнулся на тещу, и оба повалились на так кстати стоящий в нужном месте диван.

      – Се-ме-о-о-он, – как-то почти проблеял психиатр и не по годам резво скрылся в моем кабинете, захлопнув за собой дверь.

      Ира и Юля будто застыли на месте. Остановился и я.

      – А теперь успокойтесь – вы, – заявил я непринужденным тоном. – Шизофрения и психопатия отменяются. И Льва Измайловича остановите, пока не поздно, а то он созовет сейчас в нашем доме консилиум со смирительными рубашками. Лев Измайлович! – крикнул я. – Выходите, Сема неожиданно выздоровел!.. Не бойтесь!

      Дверь в мой кабинет слегка приоткрылась.

      – И… и что это было? – часто хлопая ресницами, осторожно спросила Ира.

      – Маленький