Веру храня в Рассвет. Марина Царь Волкова

нарядом,

      Празднует Радогощь вместе с народом,

      Боги и духи с людьми нынче рядом,

      Кружатся вместе с большим хороводом.

      В пору сию закрывается Сварга,

      Солнечный лик угасает неслышно,

      Здесь, в тишине под еловою аркой

      Спит Дед-Всевед и прерывисто дышит.

      Листья утешно шуршат под ногами,

      В ряд на пенёчек опята уселись,

      Путь в темноте освещая рогами,

      Ходит по острову сказочный Велес.

      Месяц младой, словно лодочка, ладно,

      Тихо идёт по небесному морю.

      Чудно на сердце, светло и отрадно.

      Пламя костра, отражаясь во взоре,

      Греет сильнее. Среди позолоты

      Алой рябины багряные гроздья

      Верной приметой горят для кого-то

      В час, когда в Ладогу падают звёзды…

      Грудень

      Короткие красные зори

      Сменяет унылая мгла,

      И Мара с печалью во взоре

      Глядит, чья дорожка легла

      По девственному первоснежью

      В холодное Царство Зимы.

      В нехитром моём обережье

      Я чаю спасенье от тьмы.

      Колышутся воды, как студень,

      Под стылым дыханьем ветров.

      Неласковый, ветреный Грудень

      Не любит прощальных костров.

      А я всё равно зажигаю,

      Чтоб было в предзимье светлей,

      И листьев багряная стая

      Взмывает над тишью полей.

      Две тучи с косматыми лбами

      Сошлись над крутым бережком.

      А бурый ковёр под дубами

      Усыпан весёлым снежком.

      Застыли Земелюшки груди

      Под тонкою корочкой льда.

      За Груднем и Стужень прибудет,

      С ним юный придёт Коляда!

      Лебедь белая

      Засверкали ветви в инее узорном,

      Ходит по лесу Зима, белым-бела.

      Лебедь нежная на зеркале озёрном

      Спит, сложив свои прекрасные крыла.

      А над ней, зовя и плача, кружат птицы:

      «Лес дремучий белым снегом замело,

      Просыпайся, наша милая сестрица,

      Полетим в края, где сытно и тепло!»

      Но не слышит лебедь птичьего привета

      И зимует под метелями одна,

      Будто нежностью неведомой согрета,