.

имени, мыслях, событиях и отчизне.

      Вынесен приговор, осужден этот бисер на мрак и молчанье,

      потому мрамор не в силах поведать то, о чем молчат люди.

      Самое главное в жизни, пришедшей к финалу, —

      страстная дрожь и надежда,

      жестокое чудо: чувствовать боль; и удивление наслажденья —

      все это не исчезает, вечно длится, без перерыва.

      Слепо, настойчиво требует продолженья душа

      в преддверии жизни иной,

      в час, когда ты – всего лишь беглый отблеск и парафраз

      тех, кто не от мира сего, не отсюда, и тех,

      кто станет и кто ныне уже – бессмертье твое на земле.

      Возвращение

      Сегодня, после многих лет разлуки,

      вернувшись в дом, где я когда-то рос,

      я чувствую, что всё кругом – чужое.

      Я прикасался к выросшим деревьям

      так, словно гладил спящее лицо,

      и проходил по старым тропкам сада,

      как будто вспоминал забытый стих,

      а под закатным полноводьем видел,

      как хрупкий серпик молодой луны

      укрылся под разлатою листвою

      темневшей пальмы,

      как птенец в гнезде.

      Как много синевы

      вберет в колодец этот смутный дворик,

      и сколько несгибаемых закатов

      падет в том отдаленном тупике,

      и молодую хрупкую луну

      еще не раз укроет нежность сада,

      пока меня своим признает дом

      и, как бывало, станет незаметным!

      Afterglow[3]

      Потрясающе

      в грубой убогости,

      потрясающе

      безнадежным прощальным бликом,

      покрывающим ржой равнины и долы,

      когда краешек солнца скрывается за горизонтом.

      Острый и тонкий, луч больно ранит

      и заполняет пространство беглой галлюцинацией, наважденьем,

      вселяя страх темноты,

      вмиг обрывается,

      как только осознаем призрачность.

      Так же рвется сон,

      когда понимаем, что спим.

      Рассвет

      В бездне вселенской ночи

      только маяк противоборствует

      буре и заблудившимся шквалам,

      только маяк на покой посягает улиц притихших,

      словно предчувствие, дрожащее в нетерпении,

      предчувствие скорой, ужасной зари, которая

      наступает на опустевшие окраины мира.

      Скованный властью тени и мрака,

      напуган угрозой: скоро зажжется рассвет;

      судорожно оживляю ужасное

      предположение Шопенгауэра и Беркли,

      будто наш мир —

      игра воображения и сознанья,

      сновидение душ,

      без всякой основы, без цели и смысла.

      И поскольку идеи

      не вечны, как мрамор,

      но бессмертны, как реки и лес,

      предшествующая доктрина

      приняла другую форму в рассвете,

      в суевериях этого часа,

      когда луч, подобно плющу,

      вырвет стены домов из объятий мрака,

      укрощая мой разум,

      расчистит путь новой

3

Вечерняя заря (англ.).