Золото тигров. Сокровенная роза. История ночи. Полное собрание поэтических текстов. Хорхе Луис Борхес

до срока отворенной ране —

      последний Бог в последнее мгновенье

      ее закроет! – вся людская кровь.

      Не знаю, был ли Росас

      слепым клинком, как верили в семье;

      я думаю, он был как ты и я —

      одним из многих,

      крутясь в тупой вседневной суете

      и взнуздывая карой и порывом

      безверье тысяч.

      Теперь неизмеримые моря

      простерты между родиной и прахом.

      И жизнь любого, сколь бы ни жалка,

      торит свой путь в ничтожестве и мраке.

      И Бог его уже почти забыл,

      и это милость, а не поношенье —

      отсрочка бесконечного распада

      минутным подаянием вражды.

      Конец года

      Не символическая

      смена цифр,

      не жалкий троп,

      связующий два мига,

      не завершенье оборота звезд

      взрывают тривиальность этой ночи

      и заставляют ждать

      тех роковых двенадцати ударов.

      Причина здесь иная:

      всеобщая и смутная догадка

      о тайне Времени,

      смятенье перед чудом —

      наперекор превратностям судьбы

      и вопреки тому, что мы лишь капли

      неверной Гераклитовой реки,

      в нас остается нечто

      незыблемое.

      Мясная лавка

      Гнуснее, чем публичный дом,

      мясная лавка – оскверненье улиц.

      Сверху, с несущей балки,

      коровья слепая голова

      ведет шабаш

      искромсанного мяса и мраморных разделочных столов

      величаво, с отстраненностью идола.

      Предместье

      Гильермо де Торре

      Предместье – точный слепок, отпечаток нашей скуки.

      Мой шаг сбивается, хромаю,

      когда плетусь навстречу горизонту,

      оказываюсь меж домов,

      четырехугольных ячеек,

      в кварталах разных, одинаково безликих,

      словно они, кварталы, —

      тупое, монотонное воспроизведенье

      единого квартала, одно и то же.

      Выгул, неухоженный газон,

      безудержно теряющий надежды,

      зияет пятнами камней, домов и улиц,

      я различаю в бездонных далях

      раскрашенный картон игральных карт заката,

      и в этот миг я ощущаю, чувствую Буэнос-Айрес.

      Город этот, я знаю, я уверен твердо, —

      мое и прошлое, и будущее, и, более всего, мое сегодня;

      годы, что провел я на чужбине, в Европе, – иллюзия,

      я есмь и только здесь, и буду здесь: в Буэнос-Айресе.

      Стыд перед умершим

      Свободен от надежд и сожалений,

      абстракция, неуловимость, нечто

      безвестное, как завтра, каждый мертвый —

      не просто мертвый, это смерть сама.

      Бог мистиков, лишенный предикатов,

      умерший не причастен ни к чему,

      сама утрата и опустошенность.

      Мы забираем всё,

      последний цвет и звук:

      вот двор, который взглядом не обнимет,

      вот угол, где надежду ожидал.

      И даже эти мысли,

      наверное,