Эсхато. Бешеные. Даниил Корнаков

же ты похожа на свою мать, когда так говоришь.

      Саша улыбнулась в ответ, но улыбка была частично фальшивая. Она никогда не видела маму, у нее даже не было ее фото, чтобы хоть раз взглянуть на ее волосы, глаза, уши, лицо… На все. Алексей редко говорил о Диане, но теперь вдруг, ни с того ни с сего…

      – Я соглашусь с тобой, – сказал Алексей. – Мы должны помочь Виктору, однако разведчик теперь из меня никакой. – Как бы в доказательство своих слов отец снова показал свою культю из-под одеяла и поспешил ее спрятать, словно хотел видеть ее как можно реже.

      – Я уже подумала над этим! – успела возразить Саша. – Ты будешь преподавать тот самый язык, которому обучал до катастрофы. Ну этот, как его…

      – Латинский?

      – Да!

      – Вот уж не знаю, кому в наше время может понадобиться этот язык. – Выдохнул Алексей.

      – Мне понадобится! – смело заявила Саша. – Ты будешь учить меня в свободное время, а я буду учить следующее поколение, и там, в будущем, он обязательно когда-нибудь понадобится!

      – Развитие образования, хочешь сказать? Задумка интересная, молодец. – Похвалил отец дочь. – Обязательно переговорю об этом с Виктором. Учиться никогда не поздно.

      Саша даже заерзала на стуле от чувства гордости, потоком нахлынувшее на нее. Ей было приятно, что отец поддержал идею.

      – Я читал твоей маме Шекспира на латыни. Был такой драматург давным-давно. – сказал Алексей.

      – А сможешь прочесть?

      – Ну… – засомневался Алексей. – Попробую.

      Отец поднес кулак ко рту, кашлянул, напоминая важную особу на сцене, и запел:

      Non oculis aequat, fateor, mea Cynthia solem,

      curaliis impar eius in ore rubor;

      pectora prae nivibus prope dixi gilva, comaeque

      si sunt fila, eius fert nigra fila caput

      Перевод:

      (Ее глаза на звезды не похожи,

      Нельзя уста кораллами назвать,

      Не белоснежна плеч, открытых кожа,

      И черной проволокой вьется прядь.)

      В голосе отца отчетливо слышались две эмоции: скорбь и любовь, придающие этому достаточно черствому по звучанию языку, как показалось Саше, мягкий и теплый оттенок. Саша ничего не поняла из пропетых ее отцом слов, но и без перевода эта песня тронула ее до глубины души хотя бы потому, что пелась она голосом ее отца.

      Как только отец закончил, лицо его переменилось, стало бледным и немного грустным.

      – Вот уже несколько лет не говорил ни слова на этом языке, – сказал он, а затем горько заплакал, напугав Сашу. Дочь немедленно кинулась к отцу, обнимая его и утешая, шепча нежные слова на ухо. Никогда прежде она не видела его таким беспомощным и слабым.

      – Папочка, ты чего?

      Алексей шмыгнул носом, посмотрел на дочь и дотронулся кончиками пальцев до ее щек, по которым уже успели пройтись слезы.

      – Все хорошо. Просто я вспомнил твою маму, вспомнил, как сильно ее любил. Я читал ей этот стих, когда мы лежали на пляже «Красная жемчужина», и именно там мы зарыли в землю у самого песка нечто ценное, дорогое мне. Как бы я хотел сейчас оказаться на этом пляже, выкопать это и…

      – А что там, пап?

      – Любовь,