Три солдата. Джон Дос Пассос

вытащил гранату, тихонечко спустил ее вниз по ступенькам, и все эти забавные каски, похожие на поганки, вдруг подскочили в воздух; кто-то взвыл, свет погас, и проклятая граната взорвалась. Я оставил их собирать свои потроха, а сам ушел, потому что один из них все еще как будто стонал. Вот в это-то время они открыли артиллерийскую пальбу, и меня ранило.

      Янки любит быть в трактире,

      Парле ву?

      И первое, о чем я подумал, когда проснулся, были эти проклятые шлемы. Просто свихнуться можно, парень, если думать о таких вещах. – Его голос перешел в всхлипывание и напоминал прерывающийся голос ребенка, которого побили.

      – Тебе нужно взять себя в руки, дружище, – сказал его товарищ.

      – Я и сам знаю, что нужно, Тоб! Женщина – вот что мне нужно!

      – А ты знаешь, где достать ее? – спросил Мэдвилл. – Я бы и сам не прочь раздобыть себе славную французскую дамочку в этакую дождливую ночь.

      – В город-то теперь, должно быть, чертовски тяжелая дорога, да к тому же там, говорят, так и кишит военной полицией, – сказал Фюзелли.

      – Я знаю одну дорогу, – сказал человек с нервным голосом. – Пойдем, Тоб!

      – Нет, с меня довольно этих лягушатниц проклятых! Они вышли все вместе из кабачка.

      Когда оба товарища отделились и направились вниз по улице, Фюзелли услышал сквозь металлическую дробь дождя нервный прерывающийся голос:

      – Не знаю, что и придумать, чтобы забыть, как забавно выглядели каски этих молодцов вокруг лампы… Просто придумать не могу!

      Билли Грей и Фюзелли соединили свои одеяла и улеглись рядом. Они лежали на твердом полу палатки, тесно прижавшись друг к другу, и прислушивались к дождю, беспрерывно барабанившему по промокшей парусине, натянутой вкось над их головами.

      – Черт побери, Билли, у меня, кажется, начинается воспаление легких, – сказал Фюзелли, прочищая нос.

      – Я единственно только и боюсь во всей этой проклятой истории, как бы не подохнуть от болезни. А говорят, еще одного парня скрутило от этого, как его… менингита.

      – Это то, что у Штейна было?

      – Капрал не желает говорить.

      – Старина капрал сам не очень-то здоров с виду, – сказал Фюзелли.

      – Все этот климат гнилой, – прошептал Билли Грей среди приступа кашля.

      – Тысяча чертей, кончите вы когда-нибудь с вашим кашлем?! Уснуть человеку не дадут, – раздался голос с другого конца палатки.

      – Пойди возьми себе комнату в гостинице, если он тебе мешает!

      – Верно, Билли, так его!

      – Если не перестанете галдеть, ребята, я всех завтра на кухню засажу, – раздался добродушный голос сержанта. – Не знаете вы разве, что уже протрубили зорю?

      В палатке воцарилась тишина, нарушаемая только дробью дождя и кашлем Билли Грея.

      – У меня от этого сержанта живот подводит, – плаксиво сказал Билли Грей, сворачиваясь под одеялам, когда его кашель успокоился.

      Немного погодя Фюзелли тихо прошептал – так, чтобы никто, кроме приятеля, не мог услышать:

      – Послушай-ка, Билли, ведь правда, что все это ни капли не похоже на то, что мы ожидали?

      – Верно!

      Я