Корейский инкуб Хан Раон. Ника Лемад

некоторых колебаний Раон лег на живот. Девушка промыла рану, наложила мазь и прилепила сверху широкий пластырь. Приподняла рубашку выше, где виднелись следы от дубинки. Кожа вздулась фиолетовыми рубцами. ЧанА провела руками по отметинам, ощущая жар, шедший от них.

      – ЧанА, – в голосе Раона прозвучало предупреждение, и ЧанА отдернула руки.

      – Извини.

      – Ничего. Можешь сварить кофе?

      ЧанА исчезла из спальни, словно только и ждала этих слов. Раон полежал еще немного, размышляя над связью инстинкта и этой девчонки, которая за минуту привела его в состояние боевой готовности, просто оказав медицинскую помощь.

      – Черт возьми, – пробормотал он и поплелся обратно в душ. За кофе спустился только через полчаса и тут вспомнил, что во дворе его ожидает Lexus.

      – Сейчас вернусь, – крикнул Раон. – Обещания нужно выполнять.

      ЧанА прислушалась к его шагам, следом хлопнула дверь. Раон вышел из дома. Она вновь прижала пакеты со льдом к горящим щекам и сидела так, пока он не вернулся. Потом быстро забросила лед обратно в морозилку.

      – Идем, – Раон показался в двери. – Я обещал тебе песню. – Вгляделся внимательнее. – Что с тобой? Заболела?

      – Нет, – ЧанА помотала головой. – У плиты стояла, жарко.

      Раон перевел глаза на пустую панель, но промолчал.

      Когда ЧанА появилась в холле, Раон уже сидел за роялем.

      – Садись здесь, – он указал на стул у стены. – Там лучше всего звук, я проверял.

      Раон пробежался пальцами по клавишам, разминаясь. Потом взглянул на ЧанА, сидевшую напротив с таким видом, будто он готовился запустить фейерверк. Усмехнулся и заиграл.

      С первых же звуков ее пробрала дрожь, отдельные падающие ноты необратимо перерастали в мощную волну внутри нее, что-то сметая внутри, и на глаза навернулись слезы. Струны дрожали, ее сердце дрожало синхронно с ними. ЧанА сжала пальцы и замерла, практически не дыша. Раон запел.

      Я слеп.

      Пустой мой взгляд блуждает в сложном лабиринте слов.

      Я глух.

      Мой напряженный слух не различает звук твоих шагов.

      Я нем.

      Застывшими губами не смогу тебя позвать.

      Во тьме бездонной обречен лишь ждать.

      Взывать к Всевышнему, просить и умолять

      Надежду дать.

      «О Господи». На его голос будто был наложен эффект, он звучал так гулко, глубоко, отражаясь от всех поверхностей, чтобы вернуться к ней грозовым дождем во тьме, обжигающими искрами страха перед неизвестностью. Отчетливо выделялась хрипотца, будто ему кто-то подпевал. ЧанА почти наяву увидела бредущую во тьме веков фигуру, ощутила ее отчаяние и скорбь. Раон легко брал ноты и верхнего, и нижнего регистра, его голос переливался низкими бархатными оттенками, в следующее мгновение устремлялся вверх, звенел натянутой струной, готовой лопнуть от напряжения, и снова падал вниз, в бездну.

      Ты пламя, мой восход в чернильной темноте.

      Ты растопила вечный лед, всего лишь подав руку мне.

      Свирепый