Встречи – расставания. Андрей Петрухин

память врезались глаза Надежды, грустные настороженные глаза молодой женщины, которой холодно. Ещё вспоминалось внутреннее убранство её вдовьего не по сроку дома, всплывавшее в памяти Александра странным натюрмортом, выполненным угольком и состоявшим из ряда серых и чёрных предметов с одним черешнево-красным прямоугольным пятном, красовавшемся на выцветшей тумбочке.

      В этот раз рабочий день затянулся, поскольку срок отъезда стройотряда восвояси неумолимо приближался, а строительство возводимого им объекта несколько отставало от графика. Отряд проработал почти дотемна, потом был ужин при электрическом освещении, и только уже после всего этого Александр, как и обещал, пришёл снова в маленький домик на окраине Тумановки.

      Надежда выбежала на крыльцо, услышав, как скрипнула калитка, она улыбнулась, увидев Шурика, обняла его за плечи и сказала:

      – Я тебя ждала! Знаю, что вы сегодня работали допоздна, аврал у вас, но я всё равно ждала…

      – Вот, наверное, и дочитала всё, ожидая, – улыбнулся Шурик в ответ, переступая через преследовавшую его с утра неловкость, вызванную вчерашними событиями.

      – Ты прямо как в библиотеку пришёл, – отшутилась Надя, привстав на цыпочки и заглядывая в его глаза.

      – Да нет же, к тебе пришёл, так просто сказал, пошутил. Я и буквы-то не все знаю, тебя буду читать… вчера вот не дочитал…

      В этот вечер Александр ушёл восвояси ещё быстрее, чем днём раньше, выпросив у девушки перед уходом книжку, написанную известными писателями, и сказав, что через пару дней вернёт её, как только прочитает. Надя сидела, как и вчера, на краешке дивана, глядя ему вслед, и кивала головой. По глазам было видно – ей холодно.

      Больше он к ней не пришёл.

      А через два дня студенческий отряд собрался и уехал домой в далёкий и тёплый южный город, куда добирался не один день почти всеми возможными видами транспорта: сперва грузовиком до райцентра, а дальше автобусом, поездом и двумя самолётами с пересадкой в Москве.

      Сборы и отъезд произошли почти по-военному стремительно и организованно, никто никого не пришёл провожать, никто никому не писал на память адрес в надежде на письмо – просто в одночасье отряда в селе не стало. Вечером на сельской танцплощадке снова было пусто и уныло.

      На дворе стояла вторая половина августа, заканчивалось лето, и к Тумановке подкрадывалась, будь она неладна, осень, вслед за которой по всем законам природы следовало ожидать щедрую сибирскую зиму. На улице вдруг похолодало и задождило, мокрая хмурая тайга, стоявшая серой стеной вокруг села, проглядывала сквозь влажную завесу размытой картинкой, терявшейся вдали, тяжёлые облака, поглотившие солнечный диск, казалось, вот-вот лягут на верхушки загрустивших сосен. Уныло и сиротливо смотрелись разбросанные по всему селу помёрзшие в минувшем январе яблони со сливами, мокрые и полуголые, по раскисшим от дождей тумановским улицам с трудом пробирался редкий автомобиль, а сельчане обулись в модную по этим местам обувь – резиновые сапоги по колено.

      На окраине села сиротливо стоял ряд