Бездна. Иван Геннадьевич Фаворов

дымом. Я смотрю в пропасть и не вижу другого края. Я подставляю дождю ладони и он ласкает их нежной прохладой. Дождь падает с неба в пропасть, а я сижу посредине, окружённый туманом дыма.

      Я сижу в этой пропасти, но я не на дне, потому что она бездонна и я не с краю, потому что она бескрайна. У меня нет выхода, кроме как натянуть капюшон посильнее и прыгнуть, но мене не хватает смелости.

      Я продолжаю курить и думать, я вижу зелёные листья и редкие лица прохожих, но между нами пропасть. И я решаюсь прыгнуть. Я закрываю глаза и стиснув зубы ныряю в пустоту бесконечной бездны. Мир пролетает как через трубу калейдоскопа, в котором искристые стекляшки организуют хоровод вселенной. Я вижу там все свои чувства, события, близких. Я вижу весь мир, но он далеко. Я тяну к нему руки, но он, как солнечный зайчик постоянно снаружи сжатых ладоней.

      Дождь прошел и местами оставил лужи, я иду по ним в мокрых сандалиях. Тучи пропустили к земле солнце, и оно моя маленькая надежда. А я продолжаю падать в пропасть, что бы достичь мира, но он от меня так же далеко, как и прежде, но зато теперь уже светит солнце.

      Авария

      Вечер, и я наедине с пустым шоссе. На полной скорости движусь в сторону заката, который кривоватой полосой подытожил линию горизонта. В душе пустота, и злобная желчь в сердце, два желания быстрее и дальше. Я закуриваю сигарету, она отражается в лобовом стекле вместе с огоньками моих глаз. Сердитая тёмная ночь всё гуще объединяет краски в тёмном тумане безразличия. Злобно вжимая в пол педаль газа, Я лечу на полной скорости, как будто за мной гонится стая призраков или черная дыра, которая проглотит меня если я от неё но оторвусь. Крыша моей машины открыта и сильный боковой ветер пролетает сквозь уши, облака быстро движутся в сторону юга.

      – О, Лис, как же ты меня достала, – я не смотрю на дорогу мне больше нравится наблюдать в зеркало заднего вида, как сливаются в единую полосу черты разделительной линии. Интуитивно я жду, пока машина наберёт полные обороты, для этого требуются секунды, но они тянутся как вечность. Ожидание в тягость.

      Я свернул на узкую двух колейную дорогу. Близко растущие к проезжей части деревья смыкались над ней, как будто здоровались за руки. Мне нравится их шелест на сильном ветру, они переговариваются как живые. А я несусь во мрак ночи, выхватывая из её пределов лишь два больших пятна освящённых фарами. Раздались первые раскаты грома. Я притормозил, что бы закрыть крышу, и она с характерным техническим шумом сомкнулась надомной. Практически сразу, с нарастающим грохотом обрушился дождь. Дворники захлёбывались разгребая потоки воды. Но, это лишь усиливало азарт, и я набирал скорость, ветки деревьев изредка цепляли лобовое стекло и тёрлись о боковые двери.

      Безнаказанность наверное губит, два лунно-белых огонька лишь успели мелькнуть перед глазами и только после сильнейшего удра я понял что это был фары.

      Больница

      Я очнулся в сине, белой комнате с ощущением того, что попал в настоящий ад. Не было не одной части тела, которая не болела бы, шея не вращалась и я только по средствам неимоверных усилий смог подробно разглядеть верхнюю часть стены переходящую в потолок. Лампа дневного света слепила глаза. И время остановилось, уступив место боли.

      Прошла минута, или вечность, я не знаю, улыбающееся лицо пухленькой женщины в белом чепце склонилось надомной шевеля губами. Наверное, она, что-то говорила, но я не мог разобрать её слов и закрыл глаза. Снова темнота и забытье. Потом длинный больничный коридор с теми же противными лампами дневного света, и назойливо неприятный скрип каталки. Лица докторов, в сине-зелёных халатах склонившихся надомной, они смотрели снимки, бубнили сквозь маски непонятные слова, и ощущение, что так было всегда, и что именно так и должно быть не покидало меня. Сознание сдалось и словно сказало good-bye.

      И вот я, где-то под потолком с ощущением невероятной лёгкости и первое мгновение не могу вспомнить, где и кто я. Странные люди в длинных халатах прикладывают, какие то пластины к лежащему, на кровати с колесами, человеку. Его от этого сильно встряхивает, а ему вроде всё равно.

      Потом медленно с нарастающим рокотом лавина воспоминаний как будто догнала меня и я начал понимать, что на кровати с колёсами вовсе не какой то человек, а я сам, и это меня катят эти странные люди неизвестно куда. Я вновь увидел этот длинный коридор с мерцающими лампами. Я всё понял. Меня больше нет, я умер, много раз в кино я видел такие ситуации, у меня началась настоящая истерика. Я подбегал к каждому из них кричал, тряс их за плечи бил по щекам. Пытался разбудить себя. Я просил, уговаривал, умолял, но никто не обращал на меня внимания. Даже я сам оставался безучастным к своим мольбам. Врачи медленно катили каталку как в замедленном кадре фильма, меня для них не существовало.

      Я пошёл следом, по узкому длинному коридору, чувство одиночества привело меня к необходимости окончательно признать факт своей земной смерти.

      Но как же это так, ведь я же здесь, никуда не делся? Мысли в карнавале чувств абсолютно беспорядочно плясали в голове. «Неужели в этот раз не обошлось?» «почему же все кончалось так быстро. А что вообще было?» И один всё более чёткий вопрос, яснее