Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник). Александра Бруштейн

ко мне. – Честное слово, тайну?

      – Да. Но только если вы мне настоящие, самые настоящие друзья! А если нет, не скажу: вы разболтаете.

      Зоя и Рита божатся, клянутся («Как я маму люблю!»), крестятся – они настоящие, самые настоящие друзья, они не разболтают.

      Меня вдруг осеняет:

      – Знаете, что? Мы должны доказать друг другу нашу дружбу! Вот, я читала, Наташа Ростова доказала другой девочке, Соне, свою любовь: она накалила на огне линейку и приложила к руке. Остался знак на всю жизнь! Вот какие они были друзья! Настоящие!

      – Ну-у-у… – разочарованно тянет Зоя. – Еще жечься… живьем!

      Но Рите этот план нравится. Она только хочет уточнить подробности:

      – А чем мы будем жечься? Линейка-то ведь у тебя, наверно, деревянная?

      – Деревянная, да.

      – Ну, вот видишь… – Зоя рассудительно качает головой. – Одни глупости у тебя в голове… К слону зачем-то полезла… Полоумная!

      Но Рита радостно бьет в ладоши:

      – Нет, нет! Я придумала!.. Мы положим в ложечку кусок сахару, нагреем его на лампе, а когда сахар закипит, приложим эту жижу к руке. Вот!

      План в самом деле такой простой и доступный, что даже Зоя соглашается принять в этом участие. Захватив чайную ложку и кусок сахару, мы бежим в переднюю, где можно растопить сахар, держа ложку над настольной керосиновой лампой.

      – Только, чур, – ты первая придумала, тебе первой жечься! – говорят они мне.

      Очень хорошо! Сейчас я им докажу, что я настоящий друг и мне для друзей ничего не страшно и ничего не жалко!

      Мы стоим вокруг лампы, Зоя держит на огне ложку с сахаром.

      – Кажется, уже горячо… – говорит она.

      – Нет, нет! – азартно возражает Рита. – Сахар должен закипеть! Чтобы от него пар шел!

      Наконец сахар закипает, от него идет пар. Я засучиваю левый рукав и храбро прикладываю руку – ниже запястья, тем местом, где мы теперь носим ручные часы, – к кипящей сахарной жиже… В ту же минуту меня пронизывает нестерпимая боль, мне даже чудится, будто запахло горелым мясом! Хочется закричать в голос и отдернуть руку, но я стоически выдерживаю еще несколько секунд. Потом, тихонько застонав, отдергиваю руку.

      – Больно тебе? – Зоя чуть не плачет от сочувствия.

      – Н-н-нет… Не очень…

      Это неправда. Мне так больно, как еще никогда в жизни! Мы разглядываем ранку – слезла кожа, видно что-то красное, рука сразу вспухает.

      – Теперь ты, Рита!

      Мы снова нагреваем над лампой сахар в ложке. Когда над сахаром показывается легкий пар, Рита прикладывает к горячей жиже руку, но не той стороной, что я, не там, где кожа нежная и чувствительная, а самой загрубелой частью: краем ладони.

      – Вовсе не так уж больно! Все ты врешь! – говорит Рита, разглядывая легкое покраснение на месте своего ожога.

      – Вот что! – говорит Зоя хмуро. – Больше сахар не разогревайте, потому что я жечься не буду. Не буду,