Улица Яффо. Даниэль Шпек

казалось, понял, о чем он думает.

      – Не волнуйся, mon ami. Я улажу все с томми. Тебя не раскроют. При одном условии.

      Морис решительно покачал головой:

      – Я люблю Ясмину. Мы поженились.

      – Я знаю. Выслушай меня. – Виктор выдержал паузу, а затем сказал: – Ты откажешься от членства в Хагане.

      Морис посмотрел на него удивленно.

      – Будет война, Морис. Я могу выжить, могу нет. Но я буду бороться. А Ясмине нужен муж.

      Морис уловил сарказм в последних словах.

      – Твое место рядом с ней. Нашего разговора никогда не было. Я мертв. Понимаешь?

      – И ты… но…

      – Я хочу, чтобы моя сестра была счастлива.

      – А что взамен?

      Виктор засмеялся:

      – Ты спас мне жизнь. Я никогда этого не забуду, Морис.

      Виктор достал из кармана рубашки смятую сигаретную пачку и протянул Морису. Они закурили.

      – Что тебе нужно в этом месте, Морис? Почему ты не вернешься домой?

      – Германия уничтожена. Дома, люди. Здесь все нетронутое.

      Виктор язвительно скривился:

      – Не обманывай себя. Здесь чертова пороховая бочка. А план раздела – фитиль.

      – Было бы справедливо разделить страну, – сказал Морис. – Я надеюсь, что арабы примут этот план.

      – Именно этого я и боюсь.

      Морис удивленно смотрел на него.

      – Эта карта – просто лист бумаги, на котором несколько пердунов нацарапали свои линии. Лоскутное одеяло, но нет границ, которые мы можем защищать. Слишком много пустынных земель. Кроме того, Иерусалим должен стать международной зоной – зачем это? А в еврейской части живет почти столько же арабов, как и евреев. Но арабы рожают больше детей. Как долго мы сумеем продержаться? Нам нужно большинство!

      – Потому что сюда иммигрируют слишком мало евреев.

      – Не хватает шести миллионов!

      Виктор выдохнул дым. Морис молчал.

      – Теперь понимаешь, почему будет война? Арабы повсюду. Они захотят сбросить нас обратно в море. Это решается только силой.

      – И ты действительно хочешь рисковать своей жизнью? Она у тебя одна. Ты только что пережил войну.

      – Да. А сколько тех, кто не пережил!

      Виктор затушил сигарету и посмотрел на Мориса. Его утомленные от явно не первой бессонной ночи глаза лихорадочно блестели. Морис снова ощутил страх.

      – Это наш шанс, Морис, наш единственный исторический шанс! Ты видел, куда привела нас диаспора. В газовые камеры!

      Морис молчал.

      – Знаешь, – сказал Виктор, – мой отец во многом ошибался. Прежде всего, он переоценивал добро в людях. Но в одном он был прав. Я понапрасну тратил время. Да, мне было весело, но по-настоящему жизнь начинается, когда посвящаешь ее долгу, который важнее тебя.

      Морис молчал. Посвятить свою жизнь долгу – нет, никогда больше. Другим людям – да.

      – Я обязан этим осознанием одному немцу. – Виктор криво улыбнулся. – Если бы ты не помог мне в Тунисе, у меня сейчас была бы дырка в голове. Меня бы где-то закопали. И забыли. Когда тебе дают вторую жизнь – причем, на мой взгляд, совершенно