Время дальних странствий. Рудольф Баландин

мастерства тех, кого переводил, и не хотел писать хуже них. Творческая робость.

      Переводы у него получались великолепными. Он работал над ними, как лучший ювелир, выгранивая строки порой даже после того, как стихи были опубликованы (у меня в его книгах есть такие уточнения). Мне трудно понять, как можно ограничиться только пересказами, переводами в иную систему того, что придумали другие?

      Меня обрадовала рецензия в «Новом мире» на сборник переводов Анатолия Гелескула. Запомнился один фрагмент. Прежде были переводы Верлена Ильёй Эренбургом. Они были похожи на стихи Эренбурга. Были переводы Бориса Пастернака. Они были похожи на стихи Пастернака. А в переводах Гелескула мы обрели подлинного Верлена на русском языке.

      Не ручаюсь за точность, но смысл был такой. По-видимому, именно эту книгу «Тёмные птицы. Зарубежная лирика в переводах Анатолия Гелескула» подарил мне Толя в конце 1993 года. Написал: «Рудик! С наступающим (к сожалению)! Настоящее название книжки «Жизнь мелким шрифтом», да ещё неразборчивым и с опечатками».

      На другой странице его отклик на текущие события:

      «Романс (на два голоса)

      Дискант: А из нашего окна

      Демократия видна!

      Баритон: А как шмякну из окна –

      Не увидишь ни хрена.

      «Весной все, кто выживет, соберёмся и сфотографируемся на память «(Армянская поговорка, современная)»

      Книга действительно издана плохо, мелким шрифтом. А переводы отличные, рецензент был прав. Я подумал: теперь Толя начнёт писать своё, личное. Не свершилось.

      Мы с ним были во многом антиподы. Книжная романтика, которой были заражены многие, поступающие в МГРИ, включая Толю, была мне чужда. Мне хотелось работать вдали от начальства и общаться с природой.

      Занятной была его встреча со своей давней (со школы) неприятельницей.

      Мы с ним часто посещали Библиотеку имени Ленина. Как я выяснил позже, на меня обратили внимание две подруги, решив со мной познакомиться. Одна из них – Марина Махова (по матери Алхазова), красивая девушкой кавказского типа, спортсменка – жила во дворе дома на Каланчёвке, где жил я напротив вокзала.

      Когда она встретилась с Толей, выяснилось, что они знакомы визуально. Толя в детстве жил и учился в школе (отличник!) в дачном посёлке Загорянском, по той же Северной дороге, что и Монино. У Марины родители там снимали дачу. Толя летом временами пас коз. По словам Марины, он ходил в каком-то зипуне, временами расстилал его на земле и лежал на нём.

      Иногда его козы ощипывали кусты недалеко от родника, куда Марина ходила за водой с собакой-боксёркой. Москвичка дачница смотрела на местного пастуха свысока. С помощью собаки она отгоняла от родника его коз.

      Мы с Толей познакомились с Мариной зимой. Она пригласила нас на каток. В отличие от неё, мы не умели кататься на коньках, но приглашение приняли. Толя, как вскоре выяснилось, проявил незаурядную решимость. Это можно объяснить только тем, что Марина ему нравилась.

      Поехали в Сокольники. У нас с Толей своих коньков не было – взяли напрокат. От большой круглой ледяной арены расходились