Великий Вспоминатор. Максим Борисович Эрштейн

в музыкальных кругах пианистом, и его иногда приглашали на серьезную работу. В такие периоды он целиком отдавался ремеслу и доводил свое мастерство до совершенства. Однако, по его собственным словам, его бедой было то, что он не являлся, как его убиенная жена, подлинно творческим человеком – он скучал наедине с самим собой, никогда не писал музыки, а лишь любил ее виртуозно исполнять. Ему нужно было взаимодействие с внешним предметом для самовозгорания и самореализации, подобно тому, как порох не является самодостаточным телом для горения – ему требуется соприкосновение с кислородом.

      Можно сказать, что мы неплохо сошлись с Семеновым. Я видел, что он в полной мере удостоверился в моем молчании относительно его тайны, и что он теперь приезжает ко мне от чистого сердца, как к другу. Он, впрочем, не во всем был приятен мне – частенько приезжал пьяным, и всегда был равнодушен к моим животным. Он любил говорить о женщинах, и поведал мне, что когда-то был женат вторично, на местной, это было в Брисбене, и на этот раз, несмотря на страсть, он сумел мирно развестись с ней. Семенов, к моему удивлению, любил детей – он хорошо играл с Джоном и даже иногда с его друзьями на соседской ферме. «Славный у тебя мальчишка, а мне вот в старости некому будет и стакан воды подать», – говорил он мне. Со временем Семенов стал приезжать ко мне все реже; иногда звонил, говорил, что сидит без работы и крепко пьет.

      Спустя несколько месяцев с тех пор, как Семенов был у меня в гостях в последний раз, у нас прошел слух, что в усадьбе Олафссонов случился серьезный конфликт между родителями Джона, и Конрад собрал вещи и уехал. Точных деталей не знал даже Джон, но для меня это обернулось неожиданным подарком: его мать посетила меня и предложила официально усыновить парня. Я был этому несказанно рад и мы назначили слушание в суде Мельбурна, где должны были оформить все бумаги. У нас с Джоном была на примете большая ферма неподалеку, которая давно стояла на продажу; ее владелец знал о наших намерениях купить ее со временем, и мы решили сразу же после усыновления осуществить эту затею и переехать туда. И вот, буквально за два дня до судебного заседания, Джон отправился вечером в усадьбу к родителям и вскоре вернулся, возбужденный и злой.

      – Хочешь сногсшибательную новость? – прокричал он.

      – Да, – насторожился я, – выкладывай.

      – Я был сейчас у матери. Она мне передала документы для суда и рассказала удивительную вещь. Это просто потрясающе! Она скрывала это от меня всю жизнь, и только теперь призналась и выдала мне правду о моем настоящем отце.

      – Твоем настоящем отце? – вскричал я в изумлении, – Твой отец не Конрад Олафссон?

      – Точно так, и знаешь, что самое поразительное? Я русский, как и ты! Мой отец был русский! Мать разошлась с ним, когда только забеременела мной, потом она вышла замуж за Конрада Олафссона и всю жизнь говорила нам, что он и есть мой отец. Вот черт, я понимаю теперь, почему я никогда не находил