Рассвет за фабрикой. Рассказы. Дмитрий Александрович Соколов

Полтора литра! На весь вечер! На двоих! С закуской! Если её, правда, можно назвать закуской. И что за тон?! Я привык к адекватному к себе обращению.

      – Ну, адекватное обращение – штука довольно бессмысленная. Впрочем, здесь и само понятие адекватности довольно зыбко, как ты сам скоро поймёшь.

      – Похоже, я уже это начинаю понимать. Так где Моисеич?

      – Да что ты пристал ко мне со своим Моисеичем? Где-нибудь на другой скамейке отсыпается. Или под. Скамейкой. В общем, пойдём, я покажу тебе кое-что. Обычно даже до самых тупых к утру всё само доходит, но ты – это что-то уникальное. Самое интересное просто взял, и проспал.

      Шли долго. Очень долго. По совести сказать, неприлично долго. Небо светлело. Свежий ветерок покачивал лысеющие ветви деревьев, унося с собой лист то с одной, то с другой. Роса куда-то подевалась, послышалось одинокое карканье проснувшейся вороны. Справа по-прежнему медленно текла река. Странная это была река. Ни извилины, абсолютно прямая, сколько ни идёшь вдоль неё. Можно было решить, что она искусственная, если бы не берега, неровные и то высокие, то низкие и болотистые. И утки. Сделать такое количество искусственных уток и загрузить их в искусственную реку додумался бы только весьма солидный человек. Я уж не говорю о сложности подобного мероприятия. Утки торчали в воде в строго шахматном порядке. Причём, нечётные от берега ряды медленно поворачивались вокруг своей оси по часовой стрелке, а чётные – против. Иногда вдруг кто-то крякал, и тогда остальные удивлённо смотрели на крякнувшего.

      Я был столь поражён этим пьяным кошмаром ведущего передачи «В мире животных», что совсем позабыл о времени. А между тем уже совсем рассвело. Да сколько же мы уже идём? Парк просто не может быть таким большим. Он бы целиком в город не поместился, а за черту города мы выйти не могли, вокруг него автокольцо.

      Я уже собирался было протестовать и требовать объяснений, как мы вошли в небольшую берёзовую рощицу, и моя спутница остановилась.

      Посреди рощицы была огромная яма. Нет, не так. Зиял огромный провал.

      Я на всякий случай остановился поодаль. Кто этих парковых работников знает?.. Они мне всегда казались подозрительными. Даже столь симпатичные и хамоватые.

      – Вот. Смотри.

      – Куда? Зачем? Ну, яма. Вы в неё мусор сбрасываете? Не слишком экологично.

      – Ты бы очень удивился, если бы понял, сколь глубокий подтекст оказался в твоей идиотской шутке… Да подойди ближе, не бойся. Собственно, как ни смешно, сейчас ты опасаешься того, чего сам недавно так категорично требовал.

      Я опасливо, бочком, прошуршал по опавшим листьям к краю ямы и заглянул вниз.

      Это было невозможно. За последние несколько часов я столько раз охреневал, что теперь просто констатировал, уже без выдохшихся эмоций. Это невозможно.

      Внизу, на огромной глубине, жутко далеко, с высоты птичьего полёта кокетливо и бесстыдно красовался наш просыпающийся городок. Я в этом был уверен, потому что как-то раз привелось пролететь над ним на кукурузнике. Пилот Семёныч был несколько нетрезв,