Путь к горизонту. Ирина Ракша

всё это разные Нади Крыгины. Стиль вырабатывается не сразу. Как и вкус. Я и сейчас, если честно, свой окончательный стиль ещё не нашла… А что с волосами я вытворяла! – И, тряхнув головой, звонко хохочет. – Впервые в Москву поступать приехала вот с такими косищами! – И показывает: – Толщиной в руку, потом девчата из общежития уговорили отрезать. Дурёха была, конечно, – отстригла. Потом красилась. И в чёрный, и в белый, и в рыжий… Вспомнить смешно. А сейчас всем бы девчатам наказала: «Не вздумайте, девочки, отстригать косы! Это враньё, что укрепляются волосы! Потом никогда прежних кос не вырастить».

      В кухню заскакивает Виктор:

      – Всё хочешь удивить нашего автора Ирину Евгеньевну? – И, схватив с блюда горячий пирожок, исчезает. Уже из коридора доносится его озорной голос: – Не стыдно, сударыня, потерять умение удивлять, а стыдно потерять умение удивляться…

      Надя на мгновение задумывается над этой «мудростью», садится к столу напротив меня – такая роскошная и земная.

      – Помню, как с трудом отыскала училище Ипполитова-Иванова. Пришла на отборочное прослушивание. Трясусь, конечно. В зале сидит комиссия. И мой будущий педагог по вокалу Тарасенков Николай Михайлович. Спрашивает: «Ну-с, так что, голубушка, вы нам приготовили?» Я бойко так: «Я на горку шла». «Ну-с, а в какой тональности вы “шли на горку”?» А мне в Курске перед отъездом подсказали и даже на бумажке записали, мол, отвечай на всё «фа мажор». Записочку по пути я, конечно, потеряла. Стою перед комиссией на грани обморока. Но вдруг меня как озарило! И я выпалила на весь зал: «В фи-ми-жоре…» Все так и грохнули. Тарасенков потом долго подтрунивал: «Ну-с, фи-ми-жор. Повторим арпеджио…» А на втором курсе меня уже в ансамбль «Россияночка» пригласили. Заработала первые деньги. Первые гастроли пошли. Но учиться не бросила. Потом Гнесинку окончила. А с «Россияночкой» до сих пор дружу. Хотя им сейчас так трудно…

      – Ни слова о трудностях. И об инфляции. – Входит Виктор, по-хозяйски ставит на стол из буфета бокалы. – «Ни слова, о друг мой, ни вздоха!» Чай заварю сам. Без экономии, не до пятой заварки пакетик.

      – Витя, а в вашей жизни были потрясения?

      – Вот главное моё потрясение, – указал на жену. – Мы оба заряжены положительно и потому оба отталкиваемся. К тому же она Дева. Любит «Шанель», а я «Камю». Любит собак, а я кошек… Вот вам и потрясения. Только юмором и спасаюсь.

      – Если серьёзно, – вскидывает Надя брови, – мы семья молодая, и я учусь послушанию. И это при моём-то характере! И всем бы девчатам сказала: «Учитесь, девочки, уступать! Даже отступать». Наша сила не в слабости, это враньё. А сила в умении вовремя отступить.

      – Ну а потрясения посерьёзнее? – смотрю я на Виктора.

      – Если не считать расставаний с жёнами, то первая серьёзная встряска у меня была в восемь лет. Тогда из глухой деревни, где я родился в предвоенную пору (при коптилках, лаптях, затирухе), брат впервые привёз меня на телеге на станцию. И ушёл куда-то. И тут в вечерней тиши я впервые был оглушён налетевшим и пронёсшимся мимо поездом. И ещё репродуктором на столбе, громко говорившим на