Лес простреленных касок. Николай Черкашин

точно.

      – Вопросов нет?

      – Никак нет.

      – И последнее, но очень важное: в случае нападения на патруль имеете право применять оружие на поражение. Но надеюсь, дело до этого не дойдет. Ни пуха ни пера!

* * *

      Иерархов шагал по привокзальной площади вместе со своими бойцами. Казаки с интересом поглядывали по сторонам: большой и почти заграничный город их интриговал, и особенно девушки, модные местные паненки, которые гарцевали по тротуарам на высоких каблуках.

      Пустельга вдруг сбил кубанку на затылок:

      – Ой, дудаки летят!

      – Где? – вскинулся его товарищ.

      – Дудаки летят, а дураки глядят! – захохотал сержант.

      Иерархов невольно улыбнулся. Пустельга подтрунивал над своим младшим односумом при каждом удобном случае. Ребята молодые, озорные. Сам же он в свои тридцать два чувствовал себя служивым мужем, умудренным житейским опытом, всезнающим и всепонимающим. Тяжелая кобура оттягивала ремень, а он важно патрулировал: зорко высматривал в толпе людей в гимнастерках и френчах; строго следил, отдают ли честь, а также, как напутствовал его помкоменданта, соблюдают ли «все нормы ношения летней парадно-выходной формы одежды». У рядовых красноармейцев проверял увольнительные записки, у командиров – выборочно – документы. Помощник предупредил, что в городе могут быть диверсанты, переодетые в советскую форму. Это вносило особую тревожную ноту в выполнение рутинных обязанностей патруля.

      Иннокентий в свои явно не юношеские годы всё еще мечтал отличиться именно на военном поприще, а не на ниве юстиции. Его здешние прокурорские дела были довольно однообразны и мелки. Сплошным потоком шли пьянки, разбазаривание казенного имущества, дорожно-транспортные происшествия, а то и вовсе несуразные ЧП. Судили капитана-штабиста: хорошо набравшись в ресторане, он, выходя, закрыл дверь и опечатал ее печатью для секретных документов. Или вот только вчера разбирался с делом по «расхищению социалистического имущества». Следователь оформил пухлую папку документов на старшину шорной мастерской Валько. Из нее явствовало, что старшина-шорник продал частникам два строевых конских седла общей стоимостью в пятьсот двадцать рублей. Теперь Валько грозило тюремное заключение до трех лет с конфискацией имущества. Иннокентию было жаль незадачливого предпринимателя, отца семейства и отменного кожевенника.

      – Зачем ты продал седла? – спрашивал он поникшего преступника суровым прокурорским тоном.

      – Я их не продавал, гражданин прокурор, их никто бы и не купил, они бракованные были.

      – И что ты с ними сделал?

      – На бимбер сменял, то есть на самогон, по-ихнему, – потупился Валько.

      – Акт о выбраковке седел есть?

      – Никак нет, не успел составить.

      – Так торопился выпить?

      – Так точно! У меня дитё родилось, девочка, значит. Надо было отметить с товарищами.

      – На сколько седла потянули?

      – На десять бутылок.

      – И что, все