Человек отменяется. Александр Потемкин

влияния?»

      – А что, тебе действительно этого хочется – вырваться из под гусятинского влияния? – презрительно передразнил я. – Что ты без меня, Лева? Протухшая котлетка, муха на навозной куче. Кто дал тебе возможность заработать, кто слушает твое нудное нытье, кто прощает тебе пристальные взгляды на раскосых мужчин? Кем ты вообще был до знакомства со мной? Уличный гей в лохмотьях, у которого единственной горячей пищей была сперма. Встань из-за стола и пошел вон! «Ищи иное, о другом мечтай …» Поэт! – брезгливо закончил я.

      На Черткова нашло глубокое уныние. Он медленно встал, надеясь, что кто-нибудь из сидящих за столом его остановит. Но все молчали, смотрели в тарелки или по сторонам, и он поплелся к выходу. «Далеко не уйдет, – мелькнуло в меня в голове, – потопчется в фойе, разляжется на диване, подумает, начнет поругивать себя и вернется. Ведь в его сознании все, кроме секса, – это оглядка на мои представления. Куда бежать от чужого мира, ставшего собственным? Через тридцать минут усядется на прежнее место. Опять, ха-ха, предоставит возможность позубоскалить. Без такой публики я бы помер со скуки или взорвал этот ненавистный мир! Поэтому мне почти всегда хочется загружать их сюжетами нескончаемых страданий, погружать их в липкий запах тления, заставлять их слышать скрежет прожорливых челюстей смерти, лязг ножей, затачиваемых для свежевания плоти. Тут мне в голову пришли строки Альфонса Алле из «Скучающего паши». Мне тоже захотелось стать свидетелем (нет-с, господа, пока еще не исполнителем) свежевания дьявольски сексуальной белокурой красотки. Encore! Encore! Encore! (франц. «Еще, еще, еще»). Продолжай, продолжай, Иван Степанович, – говорил я себе, – получай удовольствие от быстротекущей жизни. Новаторский пыл отрицания христианской нравственности поддерживай сюжетами, растлевающими новые поколения соблазном вседозволенности. Манифестом должен стать культ тотальной потехи над человеком, этим уязвленным существом. Я ощущаю не простое безразличие к его страданиям, не яростную жестокость по отношению к окружающему, – нет, тут саркастическое надругательство над всем чисто человеческим. Живи с одним желанием – получать удовольствие и situo huozhuai, что означает «настойчивотащи за собой собственное представление о том, как нужно существовать». Прошлый романтизм жизни продолжай предавать анафеме, штурмуй все лирическое, все ортодоксально красивое, воспетое, гармоничное. Никакого гуманизма Толстого и Микеланджело, Томаса Манна и Шолохова, Бальзака и Шекспира. Ты избрал свой поведенческий лейтмотив, вот и оставайся с ним, будь предан ему до конца, служи ему, как некогда твои предки поклонялись идолам… А законное, христианское, традиционное, вековое, так сказать красивое – гони из себя всеми силами души и интеллекта! Блерио был прав, восклицая: «Прогрессу нужны трупы! Много трупов!» Повторять эту мысль следует всю жизнь, игнорируя оплеухи, окрики и тумаки «Человек – это тьфу! Он сам не знает, для чего существует. Спросите любого – для чего, почему именно он рожден и живет, и он разведет