Хомопанк. Анастасия Владимировна Соколова

с кровати. Левая спокойно лежит на животе. Рядом на квадратном столе высотой с койку лежит шприц: его игла направлена строго на правую руку, прямо в место, куда в вену делают инъекцию. Позади парня серо-зеленая стена, а сам он одет в бледно-голубую рубашку и хлопчатые штаны. От картины веет холодом, безжизненностью.

      Клиент, не говоря ни слова, посмотрел на картины, но, рассмотрев произведение Ри, вдруг рассмеялся:

      – Ты что решила, что ты умная девочка, а? Ты действительно думала, что кто-то захочет видеть такую картину у себя дома? Где-нибудь в гостевой комнате, мда, очень прелестно получается. Думаешь, что ты поднимаешь какую-то важную тему? Почему бы тебе просто не перестать думать, а?

      – Я нарисовала то, что захотела.

      Клиент ехидно улыбнулся:

      – Для будущих отборов вот мой совет: никто не хочет видеть правду. А я… выбираю вот этого мальчугана.

      Художник, прошедший отбор, широко улыбнулся, какое-то странное негодование отразилось на лицах у остальных. Клиент исчез, Система сообщила, что отбор окончен.

      Римма медленно шла по коридорам Комплекса – она считала биение сердца: счет всегда ее успокаивал. Система еще не прислала сообщение о необходимости явиться на подземный этаж, но это вот-вот случится. А вокруг царило какое-то странное оживление: кто-то спешил куда-то, младшенькие ребята просто бегали по коридорам, многие тренировались, учились, кто-то что-то мастерил – в общем, кипела жизнь. Разговоры между людьми были настолько громкими, что хотелось где-то спрятаться, заткнуть уши и ничего не слышать, отстраниться. Футбольные мячи в тренажерных залах били по полу так, что отдавалось в голове, а непрекращающиеся информационные сообщения от Системы гудели назойливее обычного.

      Она искала глазами Сила, обошла весь Комплекс, но – ничего. Друзья, поинтересовавшись, как прошел отбор, сообщили, что Сил уехал – его забрал клиент. А ведь она так и не успела с ним познакомиться.

      Ри, извинившись перед друзьями, ушла в комнату. Она достала из шкафа ту картину, которую хотела презентовать изначально, с роботами.

      Девушка улыбнулась:

      – Так ему бы и эта не понравилась, – размышляла она вслух. – Предыдущие отборы я не проходила именно потому, что рисовала картины похожие на мармелад – приторно веселые, цветастые. Что тогда им нужно вообще?

      Разозлившись, она швырнула холст на пол; достала из шкафа другой, посмотрела на картину – туда же, то же произошло и со следующей бедняжкой.

      – Я что… бездарность? Что нужно людям, чтобы им понравиться? Что мне нужно было нарисовать?!

      Ри перешла на крик – она схватила со стола ножницы и принялась кромсать свои работы. Какая разница, что она потратила столько сил? Всё равно никому эти картины не пригодятся.

      – Никто не хочет видеть правду, – возмущалась девушка. – А что они хотят видеть? Радугу? Единорогов? Это самая настоящая жизнь! Я не верю, что рисую плохо, такого же не может быть? Правда?

      Девушка