Ужасы жизни. Маша Гаврилова

одруги. Ради другой моей подруги я всё время переносила другие встречи, а она никогда не меняла свой график. Она говорила: «Главное – стабильность». А в отношениях ответственность сразу на двух сторонах. Третья моя подруга однажды уехала в США на стажировку, там ее пригласили поработать, и больше мы ее не видели и не слышали. Таковы издержки новой языковой жизни. Сколько же у меня было подруг, сколько же мы пережили вместе веселья и антивеселья! А теперь осталась только Юля. С Юлей мы были хорошими подругами.

      Отношения строятся на еде. Кашку не поешь – подружиться не получится. Вот мы с Юлей и готовили друг другу еду раньше и вместе обедали. Во время беременности питание Юли изменилось: она увлеклась рыбой и клубникой. Я не любила рыбу. Я не любила и клубнику, потому что была зима, а зимой все любят мандарины. Питание разделилось.

      Мои родители – неплохие люди, но живу я у Юли. Родители вяло сопротивлялись моему переезду, потом дали Юле пятьсот рублей, чтобы ей было чем платить за меня, и отвязались. Расставаться с родителями было даже не больно, меня ведь ждала интересная жизнь с Юлей. Только спустя две недели мы выяснили, что она ждет ребенка, и начался токсикоз.

      Юля заботилась обо мне и платила за меня, ведь пятьсот рублей – это мелочи для двух подруг. Она была постарше, а я была помладше, но это было ничего страшного. Мы были неразлучной парой и вместе посмотрели «Игру престолов». Так что наши отношения были очень близкими.

      У Юли болит живот, ей плохо. Я убежала в аэропорт. Я плохой человек, я всегда иду к новым людям: они интересуют меня своей неизвестностью. Новый друг лучше старых двух – вот моя жизненная позиция. Но на самом деле я просто не умею удерживать людей вокруг себя. Скоро точно потеряю всех.

      В аэропорту я провела где-то час. Потом была посадка, а потом я вернулась к Юле. Она страдала от болей уже совсем невыносимо и ненавидела меня сильно. Я быстро вызвала ей скорую, ее увезли, и у нее случился выкидыш. Мне было грустно и страшно, я не знала, как помочь. Юля улыбалась и дышала спокойно, меня такое пугало.

      Юля страдала без ребенка. Я понимала это настолько, насколько это может быть понятно. Юле нужно было о чем-то заботиться, она была женщина-мать, она такой родилась. Было непонятно, что делать, но моя беспомощность продолжалась недолго. Я купила Юле рыбок и аквариум – говорят, ухаживать за рыбками несложно. Юля поблагодарила, но смотрела на рыбок с тоской и всё время забывала их кормить. Нужно было совершить другое действие – более грандиозное.

      Через несколько дней я взяла кастрюльку, положила в нее грибы, муку из фундука, немножко соли и немножко сахара и сварила всё это. Это был грибной соус. Мы с Юлей поели его, Юля ушла спать, а я убрала кастрюльку на подоконник. Теперь осталось подождать две недели, и Юле больше не будет так грустно. Беременность опоссума длится две недели. Юлю ожидало нечто большее, чем опоссум. Спустя две недели Юля попросила помыть кастрюльку. Я предложила вместо этого открыть кастрюльку. Она открыла. Перед ней в кастрюльке стоял микромальчик с серой кожей и красивым смущенным лицом. Юля не заорала.

      Мальчик-плесень стал нашим раем и адом. Юля очень полюбила его, учила всему, что умела сама, показывала фильмы и кормила суши с авокадо. Могло показаться, что я оказалась задвинута на второй план, но нет – материнство сблизило нас: мы много обсуждали нашего мальчика, просили друг друга позаботиться о нем, вместе кормили его и разделили обязанности по уборке. Я включала ему французскую музыку и французское радио. Не было понятно, получает ли мальчик удовольствие от французского, я надеялась, что да. К мальчику я чувствовала много нежности. Юля помешалась на мальчике.

      С появлением мальчика-плесени исчезло давление утраты. Юлино настроение больше не превращало нашу квартиру в темницу, а я стала гораздо меньше думать о поездках в аэропорты и пересечениях границ – было не до того. Мальчик-плесень был зайкой, котиком, лапочкой, ласточкой. Ему был интересен мир, но говорить он не умел, даже не издавал никакие звуки. Это было удобно – он не будил нас ночью. Это было неудобно – он не мог попросить нас о помощи. Мы нашли на антресолях новогодний колокольчик и научили мальчика звонить, когда ему нужно наше внимание. Ночи стали бессоннее, мы стали спокойнее.

      Ему был интересен мир, и он стремился понять его. Как-то раз мальчик-плесень увлекся свечами, которые всё время жгла Юля, – я так и не поняла, ей было всё время холодно или она любила эстетику сгорания. Может быть, ей не хватало романтики. Юле всегда попадались неромантичные партнеры на одну ночь. Так что свечи всё время горели, и наш мальчик понюхал одну из них и поджег нос. Мы причитали, как плакальщицы на похоронах, а мальчик хмурился и пытался тереть нос, но мы его крепко держали. На следующее утро нос уже восстановился. Наш мальчик был самым волшебным ребенком на свете.

      Дни летели, мальчик рос, а я стала уменьшаться. Сначала похудели руки, потом похудели ноги. Я не сразу заметила изменения и решила, что это стресс и нервное истощение. Хотелось отдыха и заботы о себе, но разве можно было оставить Юлю одну? Мы всё делали вместе: искали