Ничего не скажу. Владимир Елистратов

(«Мальчики идут в мам», – безнадёжно резюмировал я.) У него сквозь рану видно весь организм.

      Жена издала затяжной всхлип, и две огромных скорбных жемчужины скатились из ее прекрасных, голубых, как безотказно-щедрое русское небо, глаз.

      Жена села в такси и уехала в ветеринарку.

      Через два часа она вернулась с заштопанным, то есть зашитым, ёжиком.

      – Ему наложили швы! Десять дней уколов! Потом едем снимать швы! И ёж здоров! – сияла жена.

      Я с тревогой посмотрел в небо, голубое, как в песне кота Базилио и лисы Алисы.

      – Всего-то три тысячи, – с фальшиво виноватым кокетством сказал жена. – Ведь наложили же. А что такое три тысячи по сравнению с жизнью живого существа?

      – А снять?

      – Столько же.

      – Плюс такси четыре раза.

      – Говорила тебе – учись водить.

      А что, железный аргумент. Не научился водить (при моих минус много в смысле зрения, но это не считается) – вози штопать подкидных дырявых ежей за бабки.

      Ежа посадили в коробку из-под пылесоса, насыпали ему туда травы, поставили мисочку молока, положили яблоко.

      Почему-то ежи в литературе, кинематографе и мультипликации всегда сопровождаются яблоками. Хотя наш штопаный питомец до яблока так и не добрался.

      Мы положили ему еще одно крылышко, которое представитель семейства ежовых сожрал меньше, чем за минуту.

      Жена и сын ушли в свою инфонавтику. Через пару минут жена воскликнула:

      – Нет!

      – Что «нет»? (я)

      – Он стухнет в коробке.

      – Как это: «стухнет»?

      – Ежу нужна почва.

      – Тоже мне почвенник-Достоевский.

      – У нас есть кирпичи? – не обращая на мое почвенничество внимания, спросила жена.

      – За сараем.

      – Мужчины, идем строить дом для ежа.

      – Ура! – закричал сын.

      – Кстати, как мы его назовем? – спросила жена.

      – Паша, – быстро ответил я.

      – Отлично! Павел – это красиво. В переводе с латинского «малыш, маленький».

      Жемчужина из жениного левого глаза:

      – Мальчик мой…

      – А если «он» – на самом деле «она»?

      – Это не принципиально в современном мире. «Он», «она» – какая разница?

      – Ничего себе… А поправки в конституции? Традиционные ценности и так далее?

      – Будет Павлой.

      Потом мы через день коллективно пытались определить, Павел он или Павла, и не определили, как булгаковский персонаж Степа Лиходеев, который не определил, в брюках он или нет.

      Мы с сыном, кряхтя, натаскали кирпичей и соорудили что-то вроде замка: метр на метр. Сын даже надстроил дополнительные башенки, как на всех дачах «новых русских». Красиво. Высота – где-то полметра, чтобы Павел не перелез через стенку.

      Павел, несмотря на наложенные швы, стал молнией метаться по замку. Потом ему дали еще одно крылышко, он его жадно сожрал и успокоился.

      – Три раза в день у Павла должна быть прогулка, – отчеканила жена. – Сопровождать Павла будем по очереди.

      Не знаю, как