Карусель для двоих, или Рыжая-не-бесстыжая. Наталья Викторовна Литвякова

уже руки стучать по двери, голос кричать. Телефон диспетчера (он тоже обнаружился, к счастью), как и телефон бригадира, то был занят, то вызов срывался, то просто никто не брал трубку. И в подъезде тихо, будто все жильцы одновременно покинули свои квартиры за пять минут до Лилькиного фиаско, и теперь никого не тревожили вопли из кабинки лифта.

      Такси пришлось отпустить. До отправления поезда оставалось полчаса. Лиля на него не успевала, даже если полетела бы на метле. А от неё не отказалась бы, прости господи, в данную минуту. Или от ещё какой-нибудь фантастической штуки, вроде телепортации.

      Ну, а может, это – знак? И все правы: какая Москва? Какой Петров из школьной, почти детской, истории? Возможно, и не первый уже знак, просто Лиля вбила себе в голову идею, из упрямства. Если припомнить подробности классных событий (и не только), то ничего у них не получалось и не собиралось получаться. И не выйдет никогда. А она просто проходила мимо этих посланий и качала головой, пока судьба поломкой лифта буквально не щёлкнула по лбу: не тот гештальт закрываешь. Права Ленка, права. Дело вовсе не в Петрове, дело в ней самой – в Лильке! Ну тогда вот вам всем: и тебе, Лилия Сергеевна, и тебе, Петров, и вам, подружки дорогие да родители, и коллегам заодно, и ещё кому там? Вселенной, случаю, вот вам всем, нате: она в последний раз (знак – так знак) набирает номер. И злорадно потыкала по экрану телефона. Представила, как поедет всё-таки после на вокзал, ведь когда-нибудь её освободят, поменяет билет на Сочи или Анапу, станет «нормальным людём», будет отдыхать на юге… и тут в трубке отозвались:

      – Седьмая ремонтная, бригадир Петров. Слушаю.

      «Вот тебе, бабушка, и юрьев гештальт», – подумала в ответ ошеломлённая Лилька и присела на чемодан.

      – Петров, это ты? – выпалила в телефон.

      – Я, – ответили в нём осторожно. Словно человек вдруг сам тоже засомневался в том, что он – Петров.

      – А мне сказали – ты в Москву уехал, – более странного разговора Лилька никогда ещё не вела. Она понимала это, но ничего не могла поделать: слова выскакивали из неё, падали – будто переспелые яблоки на землю с веток во время бури.

      – Нет, не уехал, – но бригадир Петров, видимо, так не считал (что Лилька говорит глупости) и продолжал отвечать ровно. Спокойно. Может, робот? А Лилька тут пристала.

      – А с голосом что? – пытала собеседника, и себя заодно: он, не он? Похож, не похож? Манера говорить – та, не та? И как-то забыла, что сидит вообще-то в лифте, в этом бесчувственном железном монстре, который испортил ей всю жизнь, не просто отпуск. Сидит в этом металлическом убийце всех надежд, и у бригадира седьмой ремонтной выясняет – Петров он или не Петров, вместо того, чтобы сообщить ему адрес дома, где случилась авария.

      – Ничего. То есть, нормально всё с голосом. Девушка, вы где находитесь? Улица, номер дома, подъезд? – спросил, вздохнул и произнёс кому-то, в сторону: – Видать давно застряла, бедолага. Не в себе. Выслушал, и:⠀– Вызов принят. Ждите, скоро будем.

      Когда Лильку извлекли из лифта она уже не чувствовала ничего. Ни-че-го. Ни обиды,