Ожерелье из кусочков лжи. Анна Аксинина

цвет лица у тебя сегодня нехороший и мешки под глазами. Не выспался?

      – Да. Нет. Не в этом дело. Выслушай меня!

      – Я слушаю, Дима, говори, – Алла пыталась поймать взгляд жениха, но он упорно смотрел куда-то вниз и вбок.

      – Алла! Свадьбы не будет.

      – Как это? – Алла ошеломленно замолчала, сидя напротив мрачного Димы. – А, кажется, понимаю. Тебя так утомили эти приготовления… Нет, если ты передумал устраивать банкет, если тебе претит это шум и тарарам… То я тоже не фанатка большой пьянки и криков «горько». Мы можем послать родственников подальше и тихо зарегистрироваться. А из ЗАГС-а – прямо в самолет, и на Бали. Мама и деда Глеба, наверное, расстроятся, но простят. Так что я согласна.

      – Нет, Алла! Ты не поняла. Свадьбы не будет, потому что я люблю другую женщину, и уезжаю к ней. Прости, что не сказал раньше, я ошибался в своих чувствах к тебе. Прощай! Официант, стакан воды без газа!

      Дима резко поднялся, положил на стол голубую купюру и почти бегом покинул кафе.

      Алле показалось, что она оглохла и ослепла. Сквозь звон в ушах пробился невнятный голос.

      – А? Что?

      – Ваша вода.

      В поле зрения возник высокий стакан с водой.

      Она схватила его и жадно выпила. Но морок не рассеялся, Димы за столом уже не было. «Он попрощался и вышел… он ушел навсегда… от него осталась только бумажка на столе… он расплатился за воду… он такой воспитанный… он меня бросил, а за воду расплатился…».

      – Сволочь! – Не помня себя, закричала Алла и, швырнув двухсотрублевку на пол, в ярости стала топтать её ногами. Она уже не могла остановиться, рыдала в голос, выкрикивала проклятия, вырывалась из чьих-то рук, пока укол в плечо не заставил её отключиться…

      Татьяна сидела у кровати спящей дочери в больничной палате. Окно она зашторила, чтобы приглушить свет летнего утра. Осторожно вошла Марина Кабанова, несостоявшаяся сватья, подошла на цыпочках, спросила тихонько:

      – Ну, как она?

      – Немного лучше, ночь поспала, но это на успокоительных.

      – Прямо не знаем, что и думать, – вид у Марины был виноватый. – Как это случилось, где, что за женщина, какая-такая тайная любовь? Даже не говорит, куда он уехал, от семьи скрывается. Ещё бы! Уж отец бы ему объяснил, как поступают порядочные люди. А дед ещё и ремня бы дал. Ой, глаза открыла! Здравствуй, Аллочка! Я тебе черешню принесла. Попробуй, какая сладкая.

      – Ох! – Застонала Алла и прикрыла глаза. – Мама, пусть она уйдет! Видеть не могу! Пусть они все уйдут, провалятся к черту!

      – Пожалуйста, не обижайся, Марина, но тебе лучше уйти.

      – Да я и сама вижу. Ухожу-ухожу!

      Алла дождалась, пока закроется дверь за Мариной, и просительно взглянула на мать.

      – Мама, забери меня домой, и пусть никто не ходит, не пялится.

      – Алла, а ты обещаешь, что дома будешь лечиться, таблетки пить, есть, что дают? А иначе ты ведь не поправишься.

      – А смысл? …Ну, ладно, мама, не плачь. Обещаю. Буду.

      Алла полу-вспоминала,