Зак и Мия. А. Дж. Беттс

мамой очень близки. Обе по-прежнему упертые до чертиков, но теперь научились смеяться друг над другом.

      В палате № 2 не смеются. В голосах слышна угроза. Выругавшись, кто-то выходит вон, наверняка желая хлопнуть дверью, но там доводчик, из-за которого она закрывается мягко, с флегматичным, ничуть не насыщающим звуком. Раздаются торопливые шаги по коридору. Мимо окошка в моей двери проносится невысокая женщина – голова едва попадает в поле зрения, – но я успеваю разглядеть очки в коричневой оправе и черепаховую заколку-краб, которой собраны волосы песочного цвета. Одной рукой женщина держится за шею.

      Мама вытянулась, как сурикат. Бросив взгляд на дверь, затем на стену, она уставилась на меня. Проведя двадцать дней в палате № 1, она отвыкла, что существует реальность, где люди бывают вспыльчивы, как подростки в школьной столовой, налетая на кого-нибудь с подносом. Она забыла, что в мире встречаются и гнев, и эгоизм.

      Я вижу, как она готовится к броску вслед за женщиной: догнать, предложить булочек, чаю и жилетку.

      – Мам, не надо.

      – Чего не надо?

      – Завтра ее утешишь.

      – Думаешь, лучше подождать?..

      Я думаю, что и новенькой, и этой женщине сейчас нужно что-то понадежнее маминой жилетки. Например, алкоголь. Или диазепам. Многозначительно щелкая буквами по доске, я выкладываю слово «ОЦТАНЬ», но мама не реагирует. Ее волнует другое:

      – Зачем же так ссориться? В раковом-то отделении? Можно же как-то, я не знаю…

      Внезапно из-за стены, как из громкоговорителя, жахает вокал.

      – Ч-чтоза…

      К голосу подключается бит, да такой, что мы подскакиваем. Мама роняет буквы.

      Музыка, если это можно так назвать, вторгается в мою палату на громкости, прежде неслыханной в отделении 7G. Новенькая, должно быть, привезла с собой колонки, водрузила их на полку над кроватью и врубила на полную мощность, предварительно развернув динамики к стене. Сквозь гипсокартон прорывается женский вокал. Она разве не понимает, что за стенкой кто-то есть?..

      Мама ползает на четвереньках под кроватью, собирая буквы, а палата пульсирует от электро-попа. «Щипнул лукавый купидон», «теперь мне срочно нужен он». Я слышал эту песню пару лет назад.

      Когда мама поднимается с пола, у нее в руках «Т» и «Ь», клубничный бальзам для губ и мятная конфетка.

      – Это кто ж так надрывается? – спрашивает она.

      – Откуда я знаю?

      Зато я знаю, что такая попса оскорбляет мой слух.

      – Прям ночной клуб тут устроили, – говорит мама.

      – Можно подумать, ты ходишь по ночным клубам.

      Вскинув бровь, мама разворачивает конфетку. Справедливости ради, я сам никогда не был в ночном клубе, и мы оба не вправе судить о корректности сравнения. Уровень громкости скорее сопоставим с безобидной школьной дискотекой, но мы, привыкшие к тишине и пенсионерам за стенкой, были потрясены.

      – Это не Шер? Мне когда-то нравилась Шер…

      Я не разбираюсь в исполнительницах без фамилий. Рианна, Бейонсе, Пинк, кто там был еще… Песня продолжает сотрясать гипсокартон.

      И