Странствующая труппа. Николай Лейкин

пятнадцать – двадцать рублей.

      – Да где знакомиться-то? Ни клуба, ни какого-либо общественного места. Разве в трактире? Хорошо. Пойду сейчас в трактир.

      Котомцев взял шляпу и хотел уходить, но остановился в дверях.

      – Вы ели что-нибудь сегодня? – спросил он жену и свояченицу, молоденькую девушку лет восемнадцати, перешивавшую что-то у стола при свете лампы.

      – На пятиалтынный булок съели с чаем. Два раза самовар требовали, – отвечала жена.

      – Ну, так я вам пришлю сейчас из трактира порцию селянки на сковородке. А я давеча у лесничихи ел. Ужасно радушная хозяйка. И маринованную рыбу на стол поставила, и ветчину, закуски разные, наливок полон стол. Ты знаешь, Суслов у ней в лоск напился, так что мы его и с собой не взяли, когда ездили смотреть мыловаренный завод.

      – Пьян, да практичен! Ведь вот о лесничихе он узнал, а не ты. А ты два дня живешь здесь, и не успел еще ни с кем познакомиться. Ужасно ты какой-то вялый и несообщительный, – сказала жена.

      – Таня! Что за попреки! Я не нахален – это верно, но где случится, в несообщительности меня обвинять нельзя.

      – А для успеха даже нужно нахальство, в особенности в нашем актерском мире. Только нахалы и пользуются успехом. Ну, ступай, ступай в трактир.

      Котомцев вышел в коридор и спустился в трактир, находящийся при гостинице. Там, около буфета, за столиком, перед бутылкой водки и остовом какой-то жареной рыбы, сидели резонер Днепровский, коренастый и плотный человек с седой щетиной на голове и несколько бульдогообразным лицом, и простак Безымянцев, мужчина лет тридцати пяти, белобрысый, бесцветный, с рыбьими, как бы оловянными глазами. Одет он был в сапоги с высокими голенищами и в австрийскую серую куртку со стоячим воротником и с зеленой оторочкой. С ними сидел очень масленого, елейного вида рыжеватый, лысенький и подслеповатый бакенбардист средних лет, в клетчатой пиджачной парочке и синем галстуке.

      – А! Вот и наш директор! – воскликнул Днепровский при входе Котомцева. – Ну что, как наши дела?

      – Дела как сажа бела, но все-таки в воскресенье можно первый спектакль поставить, – отвечал Котомцев.

      – Где? В мыловаренном храме славы?

      – Ах, уж и ты знаешь о здешнем мыловаренном храме?

      – Как же, как же… О всем известился, съездил даже и в это мыловаренное обиталище Талии и Мельпомены. Вот новый благоприятель свез… – кивнул Днепровский на рыжеватого елейного господина. – Позвольте вас познакомить. Здешний нотариус…

      – Евлампий Петрович Буканин. Артист в душе… – подхватил елейный господин и протянул Котомцеву руку.

      Отрекомендовался и Котомцев.

      – Директор-распорядитель нашей труппы, – прибавил Днепровский. – На него все наши надежды. В его руках будет и репертуарная часть, и денежная. Ну что ж, присаживайся к столу. Водка еще есть, но уж закуска в умалении.

      – А мы еще чего-нибудь спросим, – откликнулся нотариус. – Чего прикажете, господа, на закуску?

      – Да похлебать бы чего-нибудь, а