От окна до океана. Андрей Манушин

Считаешь, его сменил сильный политик? И что это вообще значит, «сильный политик»?

      Подкрался серый рассвет. Я оторвался от записей. Угли в камине накалились так, что в комнате было светло и без свечи. Эрл принёс графин с крепким ромовым пуншем. Напиток обжёг горло, спустился по пищеводу и вспыхнул в желудке. Я вспомнил, что не ел ничего уже двенадцать часов.

      Эрл достал вчерашнюю газету и вырезал оттуда заметку. Потом он аккуратно сложил выпуск и почти любовно положил в камин. Заметку он убрал в карман и отпил рома. Потом плеснул немного на угли и долго смотрел, как те шипят и плюются короткими языками пламени.

      – В прошлом месяце у нас уволился один санитар. Совсем молодой и проработал всего две недели. Накануне он подошел ко мне и спросил, почему нельзя заполнять бумаги в конце рабочего дня, а не рано утром, ведь так гораздо логичнее – уже известно, что случилось за день. Я посмотрел на него как на сумасшедшего, но не ответил, что так заведено, ведь он был прав. Помнишь, нас с тобой раздражало, когда говорили, что и как делать, не слушая доводов, как будет лучше? А теперь «все всё понимают». И мы тоже поняли.

      Ночь прошла. Её волшебство осталось позади, но я старался продлить его с помощью алкоголя. Я вспоминал студенческие годы. Эрл говорил о работе. Ром быстро стал вызывать отвращение, и я ушёл к себе. Мой друг просидел внизу, пока персонал не затеял уборку. Я слышал, как он поднялся по лестнице и долго ворочался за стенкой. Я так и не привёл свои записи в порядок.

      А мир уже растворился.

      ***

      «Воскресенье, 29 августа. Итак, вернёмся к распорядку дня. После завтрака начинаются стандартные процедуры – обход пациентов, за который отвечает дежурный врач, посещение лечебных занятий для постояльцев и заполнение отчетностей персоналом. В этом мероприятии участвуют все доктора и медсестры, не занятые в обходе. Гединк превратил этот скучный бюрократический акт в целую церемонию, в ходе которой в течение получаса изо всех кабинетов раздаются лишь бесконечные числа, из звукоусилителей сыплются приказы тех, кто успел завладеть громкоговорителем раньше остальных, печатные машинки превращаются в агрегаты макулатуры, а Гединк торжественно разгуливает по коридорам, кивая направо и налево. Может показаться, что в больнице царит хаос, но это ложное впечатление. Все действия выверены до мельчайших деталей, и внешняя суматоха рождает внутренний порядок в делах. Когда с отчётами покончено, все пьют кофе и принимаются за повседневную работу».

      Но в этот день всё было иначе.

      В восемь утра ко мне заглянула медсестра Йиваль Броствернэлл и передала приглашение профессора позавтракать на веранде санатория. Выход туда был только через его кабинет, а потому чести разделить с Гединком трапезу удостаивались лишь избранные. Очередь приглашённых была составлена на неделю вперёд, и для меня сделали «известное исключение». Йиваль улыбнулась мне и не спешила уходить, хотя я сделал вид, что встаю и собираюсь одеваться. Она спросила, нужно ли мне чего-нибудь, а потом справилась, хорошо ли я спал. Так я испытал давно забытое, по-настоящему юношеское смущение.

      Веранда