Три желания, или Дневник Варвары Лгуновой. Регина Рауэр

этого филиала паразитарного ада.

      Вот только звонила не Мила, а Гордеев.

      Ярослав Викторович, который позавчера проводил до дома и официально попросил разрешения на днях мне позвонить.

      А я… кивнула, разрешила.

      Потому что с ним оказалось увлекательно и – что удивило больше всего – он меня, действительно, слушал, спрашивал сам.

      Про усадьбу, около которой и разбили ещё в позапрошлом веке парк, возвели ажурную ротонду и пруд, поросший ныне кувшинками, соорудили.

      Про легенды, что, несомненно, есть у каждой уважающей себя старинной усадьбы, и легенд этих я знала штук пять. Показывала за мутными провалами каких окон второго этажа видится силуэт Дамы, одной из хозяек.

      Про последних хозяев, уехавших после революции, но сокровища свои припрятавших вот тут, в подвалах и подземных ходах, что к ротонде под прудом ведут. И старый могучий дуб, на котором и сейчас висят качели, я показала.

      Села, а Гордеев раскачал…

      – Варвара, здравствуйте.

      Далёкий и уже знакомо-деловой голос заставил невольно улыбнуться.

      Почему-то представилось, что он сейчас сидит в своём кабинете на пятидесятом этаже стеклянного небоскреба и, повернувшись в кресле, смотрит в окно, крутит ручку – непременно Parker – между пальцами.

      Они у него длинные, как у музыканта.

      – Здравствуйте, Ярослав.

      И да.

      Честно говоря, было желание громогласно-радостно завопить: «Спаситель ты мой, родимый!», но воспитание – наше всё, бабушка не зря старалась, поэтому вместо вопля я выдала: «Здравствуйте, Ярослав».

      Выговорила чинно и спокойно.

      – В ресторан вы со мной, Варвара– краса, не пойдете, это я уже понял, в парке мы были, – размеренно и даже с едва уловимой насмешкой озвучил Гордеев. – А как вы относитесь к выставкам?

      – Каким? – я спросила настороженно.

      Припомнила и невольно скривилась.

      Была тут у нас в начале мая выставка «Modern Art» и два билета, которые торжественно подарил мне Вениамин, что – на мою беду – ещё на первом курсе решил, будто бы я любовь всей его жизни.

      Мы с его мамой, Соломонией Яковлевной, были единодушно и категорично против сего решения и выбора. Я, потому что терпеть не могу маменькиных сыночков, которые рта без разрешения родительницы не открывают и носки себе сами постирать не в состоянии, к тому же Венечка, что самый абзац, обожал играть на публику. Мама же Вени была против, поскольку я стопроцентно и безоговорочно была не достойна её идеального Вени, являясь и стервозой редкой, и проходимкой, и провинциалкой, и хищницей, и…

      …и проще было сказать, кем я не была: идеальной спутницей для идеального мужчины.

      И вот с намёком – я не намекаю, но ты ж понимаешь, для кого второй билет – Вениамин, выряженный, как обычно, по последней моде – той, которая в шоке от яркости – торжественно вручил мне эти два билета. Важно поправил умилительную красную бабочку, что просто гармонировала с зеленой рубашкой, и засверкал для пущего эффекта улыбкой, аки начищенный самовар.

      Я картинно расторгалась.

      Поделилась радостью, что моя лучшая