Конь с розовой гривой. Рассказы. Виктор Астафьев

со сбившимся набок платком показалась Васюткина мать. Когда она увидела спускавшегося по трапу оборванного Васютку, ноги её подкосились. Она со стоном осела на камни, протягивая руки навстречу сыну.

      …И вот Васютка дома! В избушке натоплено так, что дышать нечем. Накрыли его двумя стёгаными одеялами, оленьей дохой да ещё пуховой шалью повязали.

      Лежит Васютка на топчане разомлевший, а мать и дедушка хлопочут около, простуду из него выгоняют. Мать натёрла его спиртом, дедушка напарил каких-то горьких, как полынь, корней и заставил пить это зелье.

      – Может, ещё что-нибудь покушаешь, Васенька? – нежно, как у больного, спрашивала мать.

      – Да, мам, некуда уж…

      – А если вареньица черничного? Ты ведь его любишь!

      – Если черничного, ложки две, пожалуй, войдёт.

      – Ешь, ешь!

      – Эх ты, Васюха, Васюха! – гладил его по голове дедушка. – Как же ты сплоховал? Раз уж такое дело, не надо было метаться. Нашли бы тебя скоро. Ну да ладно, дело прошлое. Му́ка – вперёд наука. Да-а, глухаря-то, говоришь, завалил всё-таки? Дело! Купим тебе новое ружьё на будущий год. Ты ещё медведя ухлопаешь. Помяни моё слово!

      – Ни боже мой! – возмутилась мать. – Близко к избе вас с ружьём не подпущу. Гармошку, приёмник покупайте, а ружья чтобы и духу не было!

      – Пошли бабьи разговоры! – махнул рукой дедушка. – Ну, поблукал маленько парень. Так что теперь, по-твоему, и в лес не ходить?

      Дед подмигнул Васютке: дескать, не обращай внимания, будет новое ружьё – и весь сказ!

      Мать хотела ещё что-то сказать, но на улице залаял Дружок, и она выбежала из избушки.

      Из лесу, устало опустив плечи, в мокром дождевике, шёл Григорий Афанасьевич. Глаза его ввалились, лицо, заросшее густой чёрной щетиной, было мрачно.

      – Напрасно всё, – отрешённо махнул он рукой. – Нету, пропал парень…

      – Нашёлся! Дома он…

      Григорий Афанасьевич шагнул к жене, минуту стоял растерянный, потом заговорил, сдерживая волнение:

      – Ну, а зачем реветь? Нашёлся – и хорошо. К чему мокреть-то разводить? Здоров он? – И, не дожидаясь ответа, направился к избушке.

      Мать остановила его:

      – Ты уж, Гриша, не особенно строго с ним. Он и так лиха натерпелся. Порассказывал, так мурашки по коже…

      – Ладно, не учи!

      Григорий Афанасьевич зашёл в избу, поставил в угол ружьё, снял дождевик.

      Васютка, высунув голову из-под одеяла, выжидательно и робко следил за отцом. Дед Афанасий, дымя трубкой, покашливал.

      – Ну, где ты тут, бродяга? – повернулся к Васютке отец, и губы его тронула чуть заметная улыбка.

      – Вот он я! – привскочил с топчана Васютка, заливаясь счастливым смехом. – Укутала меня мамка, как девчонку, а я вовсе не простыл. Вот пощупай, пап. – Он протянул руку отца к своему лбу.

      Григорий Афанасьевич прижал лицо сына к животу и легонько похлопал по спине:

      – Затараторил, варнак! У-у-у, лихорадка болотная! Наделал ты нам хлопот, попортил крови!.. Рассказывай, где тебя носило?

      – Он всё про озеро какое-то толкует, – заговорил дед Афанасий. –