Дочь Туллы. Евгений Викторович Донтфа

к сыну и упав рядом с ним, обняла его, прижала к себе, уже не в состоянии ни шептать, ни плакать и просто безмолвно сходя с ума от горя и отчаяния.

      Она лежала, закрыв глаза и в какие-то секунды ей вдруг представлялось что Анвелл жив или что он может ожить, надо только согреть его своим теплом. И она тискала и прижимала труп юноши еще сильней и крепче. Она целовала его, шептала в ухо его детские прозвища, непрестанно звала его, бессвязно что-то бормотала о том, что ему еще рано умирать, что ему надо жить, что он должен взять в жены красивую девушку и родить детей, что нужно сделать еще очень-очень многое. Но время шло, дождь лил и лил, превращая место где они лежали в лужу, Далира слабела, сказывалась потеря крови, мучительно ныл искалеченный бок, всё острей подкатывала к горлу дурнота, её мутило и трясло, а плоть любимого сына становилась всё холодней и чужеродней. Но она отказывалась открыть глаза, отойти от сына, попытаться как-то укрыться от непогоды и позаботится о себе. Пока Анвелл в её объятиях ей казалось, что надежда есть, что всё почти как раньше и уже совсем скоро он вздрогнет, проснется и начнет дышать. Она погружалась в пучину безумия. Она то и дело тщательно вытирала ладонями его лицо, смахивая дождевую воду, приглаживала его волосы, изо всех сил стараясь не коснуться чудовищной раны на его черепе. И продолжала говорить и говорить какую-то бессмыслицу о том что всё будет хорошо, что он скоро очнется, что и Синни скоро вернется и они снова будут все вместе, всё будет снова как раньше. Как раньше. Как раньше. И именно от этой жуткой мысли бежал её гаснущий разум, от мысли что уже нечего не будет как раньше. Никогда. Что здесь сейчас на этой бесплодной равнине завершилась вся её прежняя жизнь и жизнь её детей. И снова её начинало трясти, она стучала зубами, её руки дрожали. Её било в ледяном ознобе от накатывающего ужаса и в конце концов она закричала.

      Она стояла на коленях над мертвым телом и кричала, распахнув свои огромные глаза навстречу темному небу и холодному дождю. И прошло какое-то время этого истошного крика прежде чем она краем сознания поняла, что кричит она не в пустоту, она кричит своему жестокому равнодушному богу. Тому самому черноокому Тулле, который никого не наказывает и никому не помогает и единственный дар которого своим людям это меч и право выбирать. Она то взывала к нему, требуя вернуть сына, то обвиняла его в том что он их бросил, оставил на растерзание этим чужеземным грабителям и убийцам.

      – Зачем?!!! Зачем?! – Истошно орала она, срываясь на хрип. – Зачем это всё нужно? Зачем ты нужен?! Ты же ничего не можешь! Ты бросил нас! Ты всегда всех бросаешь. Какой ты бог?! Что ты можешь?! Да ты же боишься! Ха-ха, великий беспощадный Тулла, презирающий трусов. Ты же сам испугался. Боишься хоть что-то сделать, хоть во что-то вмешаться. Потому ты и живешь вечно один на своём пустынном острове в своей ледяной пещере среди мечей и копий. И всегда так будешь. Ты же боишься. Ты же испугался этих проклятых норманнов и их могучих богов. Ты никому не помогаешь, потому что тебе страшно, что все увидят что ты и не можешь никому помочь. И наказать ты никого не можешь. Ты ничего