.

да Секельдявка шалавая.

      – Ну, а от насильника-то отбилась? – спросил с надеждой.

      – У меня от него дочь родилась.

      – Я думал, побои….

      Доля женская – грустно вздохнул. А у Веры Булкиной через такую жизнь несомненно должно сложиться скептическое мироприятие. И это ещё сказано мягко.

      – Вот как сталь-то закалялась. А плакать не пробовала вместо того, чтобы сдачи дать?

      – Ну, ты научишь!

      – Не я, Карл Маркс – бородатый считал, что главная сила женщин в их слабости.

      – Ага, сейчас – ты будешь издеваться надо мной, а я буду плакать? Попробуй только – ка-ак дам…! – она сунула мне под нос крутой кулачишко, не из тех, что мозги вышибают, но в задумчивость запросто приведут.

      – А я, бестолковый, раньше думал – все женщины плаксы истеричные.

      – Только не я, – и Вера доходчиво разъяснила мои заблуждения по части женской психики. – Да и остальные нипочем в обморок не упадут и истерики не устроят, если рядом мужиков нет. Женские обмороки, истерика и плаксивость – это все ваши выдумки. Вам хочется нас слабыми да беспомощными представлять, вот бабы под вас и подстраиваются. Видел когда-нибудь, как они дерутся?

      – Видел – жуткое зрелище.

      Да, моя скромная (ну, хорошо – пусть нескромная) особа много чего в жизни повидала, и, как говорится, к сему комментарии излишни. А на Секельдявку осерчал – это неслыханно: ишь, моду взяла, кулаками грозить, забыв субординацию. Я как-никак для нее купец, она для меня…. Вобщем, понятно.

      Вера, между тем, продолжала:

      – Сейчас так много развелось слабых мужиков – по всем приметам ваш пол вырождается. И женщины поневоле не в свои сани впрягаются – семью тянут, мужа-пьяницу. Хочешь-не-хочешь, надо быть сильной. Поэтому женщины не особо-то ныне замуж стремятся, а вот мужики так и норовят к кому-нибудь да присосаться. Лишь ты исключение. Или бравируешь?

      – Нет, все верно. Трудно нынче сыскать женственность в женщинах, а жить с боксершей – это мне надо?

      Но мы что-то отвлеклись, а мне поподробнее хотелось узнать о ее прежней жизни: посулы-то каковы – мать-пьяница, насильник, ставший отцом ее ребенка, Вера всех лупит…. Прикидывал с какого бы конца вывернуть разговор на продуктивную тему, но собеседница, похоже, имела на то собственные виды.

      – Вот ты мне скажи – какое из человеческих преступлений считаешь самым чудовищным?

      Подумав и перебрав в уме возможные варианты, твердо ответил:

      – Насилие над детьми.

      – Да, наверное, это самое ужасное, – Вера согласилась и загрустила – должно быть, рассчитывала услышать нечто другое.

      – Они так доверчиво смотрят … У какого гада рука поднимется? В порошок его, на мыло…

      Вера, не слушая, продолжала поиски артефактов моей жизни:

      – Скажи, чем живешь? Каково твое кредо?

      – Ну, это просто: делай, что должно, а там будь, что будет.

      – Так ты фаталист?

      – Из благородного сословия.

      На ее приподнятую бровь пустился в объяснения:

      – Я капитан запаса – офицер, по-прежнему