Собрание повестей и рассказов в одном томе. Валентин Распутин

этого совещания, едва ли им пришлось бы встретиться.

      Они стали слушать выступавшего, но слушать его было неинтересно, и они просто смотрели, как он говорит. Потом Николай не вытерпел и взглянул сбоку на Анну, на ее лицо, и она, чувствуя, что он на нее смотрит, обернулась к нему и улыбнулась настороженной, готовой в любое мгновение разгладиться на лице улыбкой, почти полуулыбкой.

      – Бормочет, бормочет, а чего бормочет, непонятно, – сказал он, чтобы что-нибудь сказать.

      – Ага, – согласилась она. – Чего уж они не подыскали, кто голосом посильней. Вот наш председатель заговорит, так хочешь не хочешь, а будешь слушать – будто гром гремит.

      Склонившись, они облегченно засмеялись.

      – У вас все колхоз? – спросил он.

      – Колхоз. Года три назад говорили, что совхоз сделают, а потом, видать, передумали – молчат.

      – А ты где работаешь? – Он перешел на «ты».

      – Дояркой. Давно уж, скоро пятнадцать лет исполнится.

      В зале стало шумно, и выступавшего было почти не слышно. Председательствующий за столом президиума сморщился, взял колокольчик и зазвонил. Зал умолк и стал смотреть на председательствующего, на то, как он ставит на стол колокольчик, как, чувствуя на себе сотни глаз, говорит что-то своему соседу, что-то необязательное и первое попавшееся.

      – Ты в гостинице остановилась? – спросил Николай.

      – Нет, – оглядываясь на президиум, зашептала Анна. – У меня тут тетка живет, я у нее.

      Он засмеялся.

      – Да ты не бойся.

      – Ругаются, – смущенно сказала Анна. – А ты где, в гостинице?

      – Там.

      Они помолчали, украдкой поглядывая друг на друга, потом Николай склонился к ней и предложил:

      – Давай мы вот как сделаем. Сейчас кончится, давай пойдем ко мне.

      – А зачем? – осторожно спросила она.

      – Поговорим – как зачем? Столько лет не видались! Посидим, поговорим, чтоб никто не мешал.

      – Не знаю.

      – А чего тут знать?

      – Не знаю, что и делать.

      – Да ты какая-то дикая стала! – удивился он. – Как девчонка. Я помню, ты в молодости будто не трусливая была.

      – Не подначивай, – сказала она. – Поеду, так и быть. Ты меня не съешь.

      – Понятно, не съем.

      В перерыве они оделись и вышли. На улице уже начинались скорые зимние сумерки, но было тепло, и оттепель эта, наступившая за те несколько часов, пока они сидели на совещании, казалась удивительной. Не верилось, что стоит декабрь, конец декабря, середина зимы. Люди туда и обратно шли одинаково не спеша, отдыхая от морозов и постоянной зимней спешки. При тусклом свете загорающихся в сумерках огней в воздухе висели редкие лохматые снежинки, оставшиеся после недавнего снега, но доставали ли они до земли, было не видно. Машины двигались почти бесшумно, и потому казалось, что они движутся медленно и осторожно.

      Николай и Анна сели в автобус, можно сказать, не сели, а стали: свободных мест не было, и им пришлось стоять. Анна, пригибаясь, то и дело заглядывала в окно на мелькающую улицу – отсюда, из автобуса,