Босиком по стеклу…. Алексей Александрович Стопичев

давно привыкли ходить так, чтобы не тратить драгоценные секунды на клацанье затвора. командир отделения аккуратно пошёл по ступеням вниз, максимально быстро приноравливаясь к полумраку. А когда вслед за женщиной спустился вниз, поражённо замер. В небольшом подвале сидело человек сорок. На ветоши, на каких-то ящиках и досках. И десяток детей. Мальчики и девочки. Тихие и угрюмые. Отвыкшие плакать и капризничать.

      Идущий сзади Серёга заматерился и Иса бросил через плечо:

      – Отставить!

      Снайпер сразу замолчал пристыженно, потом осмотрел притихших жителей и спросил:

      – Кушать совсем нечего?

      – Почти ничего не осталось, – проговорил пожилой мужчина, пошамкав губами. – И выйти боимся. Захистники видишь, головы высунуть не дают.

      – Да мы бы ещё ничего, – жалобно проговорила женщина, – Деток жалко!

      Иса повернулся к Серёге:

      – Иди, «сухпаи» наши принеси! И ещё, что есть…

      И порадовался, что не успели они пообедать. Что целых шесть сухпаёв есть. Да «гуманитарка», которую им передавали.

      Пока Серёга бегал за продуктами, пока вернулся с Игорьком, Иса говорил с местными. А женщина, вышедшая к ним на КПП, всё смотрела заискивающе и повторяла:

      – Вы ж родненькие наши! Не то что те… – и грозила куда-то в сторону кулачком. А Иса смотрел на родинку на лице, слушал южнорусский говор, и в душе переворачивалось всё от жалости.

      К удивлению солдат жители не накинулись на еду, а сразу стали перебирать, откладывать на сегодня, на завтра. И делить между всеми. Дети, как самые нетерпеливые, под артиллерийскую канонаду тут же принялись грызть галеты. А бойцы, чтобы не смущать остальных, пошли к выходу.

      – Родненькие! Родненькие вы наши! – причитала женщина и всё пыталась поцеловать Исе руки. Он отбивался смущённо и говорил:

      – Да вы что? Перестаньте, пожалуйста!

      И двигался, двигался к выходу.

      Так и повелось с тех пор. Солдаты выпрашивали еды побольше и относили в подвал жителям. А женщина с родинкой всё благодарила, всё норовила руки солдатам целовать и клялась, что вовек доброту не забудет. А потом поступил приказ уходить. Пацаны собирали свои немногочисленные вещи, когда опять пришла женщина с родинкой. И заплакала вдруг невпопад: – Как же мы без вас, родненькие?

      – Хотите – пойдёмте с нами, – проговорил Серёга. – Там всех желающих эвакуируют в Россию. Помогут и с жильём, и с работой.

      – Да куда я квартиру брошу? – всплеснула руками женщина, перестала плакать и спросила: – А у вас консервов не будет ещё?

      Игорёк молча выгреб оставшуюся еду и отдал женщине. Та привычно перегрузила всё в клеёнчатую сумку и поковыляла к дому. Один из Сашек, который Иваныч, тяжело вздохнул, но промолчал. Отдавали уже сколько дней свою еду, а сами перебивались кое-как. Но не жаловались. Сообща решили местным помогать. Даже мысли не возникло свою долю зажать.

      А потом был Купянск, Сватово, Троицк. Ребят помотала фронтовая круговерть. Но нет-нет и вспоминал Иса