Лисёнок и прочие неприятности бандита. Лана Легкая

Это он фермерствовал всю жизнь, а я лишь наемный работник.

      – Ну ты и козел, Дубинин! – выкрикнула она мне в спину.

      – Опять козел… – пробубнил я, сразу вспоминая о блондинистой. Интересно, она сегодня выйдет на работу или пошлет и меня и поля ко всем чертям? Делаю ставку, что не выйдет не только на работу, но и за пределы двора. Правильная девочка, хоть и с придурью, стыдно ей станет.

      И опять у меня засвербило в непотребных местах. Вместо того чтобы выехать на основную дорогу, свернул ко двору старушки. Марь Иванна как раз вышла из дома, повязывая платок на голову.

      – А ты опоздал, Васенька, – сказала она, замечая мое приближение.

      – В смысле? – спросил я, заглядывая в открытую дверь, ведущую в сени.

      – Так Алиса уже на Макаре уехала. Не стала тебя дожидаться. Обиделась, – старушка прищурилась, ожидая реакции.

      – На обиженных воду возят, – заметил я. – А по какой дороге они поехали? – спросил, представляя какой сейчас шок у блондинистой от поездки на тракторе, если уж “буханка” привела ее в ужас.

      – Да вон по той, – Марь Иванна махнула рукой. – Что мимо пруда идет.

      – Ага, спасибо.

      – Васенька, – окликнула меня старушка, – а Дырка-то твоя что приехала? Жить больше негде?

      – Кто, Марь Иванна?

      – Ирка твоя, спрашиваю, чего приехала? Мы уже и забыли, как она выглядит.

      Точно ведь не ослышался. Ну, Марь Иванна, ну провокатор!

      – За разводом, – ответил и поспешил к машине.

      Считай, предусмотрительно подстелил себе соломки. Алиса заговорит обо мне с бабушкой. Конечно, хотелось бы с бедоноской поговорить лично, но что-то мне подсказывает, будет она воротить свой хорошенький носик. Раз уж с Макаром решила до поля добраться. Да “буханка”, можно сказать, лимузин по сравнению с Беларусом. Там пыль не только на панели. Везде.

      – Как?! – воскликнул я, замечая тот самый Беларус ровно посредине пруда. Кабздец! Венчала сие зрелище блондинистая. Словно русалочка на камне в ожидании своего принца, печальная и немая. А по берегу носился Макар, то снимая кепку и комкая ее в руках, то вновь надевая. Он не онемел. Орал. Всех слов я не разобрал, но отчетливо слышалось “дура” и ну, и другое. Что в приличном обществе стыдно просто знать, не то что произносить.

      – Я же ей сказал, держи тормоз! Тормоз держи! А она?! Эх! – Макар швырнул кепку под ноги и потоптался по ней от злости. – Это ж, ёк-макарёк, сколько денег теперь надо! Пропало! Все пропало! Сюда плыви, юродивая, – заорал он, сложив ладони рупором. Блондинистая не шелохнулась. – Э-э-эх! – протянул с отчаянием. Поднял кепку, оббил ее о колено и шмякнул себе на темечко. – Ну вот и все, Василий Егорович, наработался я этим летом. Зимой буду лапу сосать.

      А я смотрю то на тракториста, то на бедовую и не могу смех побороть. Так он и рвется из груди. Но это точно нервное. Ржать сейчас явно признак нездоровья.

      – Разберемся. Не ссы, – пообещал Макару, снимая одежду.

      – Да что тут разбираться, ёк-макарёк!

      – Так это ж моя… с поля. Будет теперь работать на новый трактор. Я пока ее из воды достану, а ты давай, ищи кого, чтоб Беларуса вытащили. Давай. Давай. Пока все