Алекс и Адель. Рождество в Нью-Йорке. Мария Летова

блуждая между экспозиций, он ни разу меня не поторопил.

      Засунув руки в карманы джинсов, он подпирает стену рядом со скелетом рептилии, название которой мне не позволили осилить пробелы в моём английском. Обернувшись через плечо, снова нахожу его глазами, на секунду забывая о толпящихся вокруг детях и туристах.

      Его равнодушный взгляд плавает по залу, будто ищет хоть что-то, на чём можно было бы задержаться дольше секунды.

      Он немного худощавый, с вытянутым торсом, длинными руками и ногами. Он мог бы показаться даже неуклюжим, но почему-то не кажется. Кроме того, на ощупь он весь очень твёрдый и тёплый, и у него идеальный пресс…

      Неожиданной вспышкой перед глазами возникает этот самый торс, только голый, а ещё татушка в виде символа бесконечности у него под сердцем!

      Раньше её не было…

      Вот чёрт!

      От шока открываю рот, потому что вслед за этой картинкой прицепом тащится другая. Та, где… где мои губы целуют это самое место. Язык пробует его кожу на вкус и спускается ниже, к резинке серых боксеров, а потом… всё обрывается!

      Нет, нет, нет!

      Но почему?! Где в моем мозгу кнопка «воспроизведите далее»?!

      Что ещё я вчера вытворяла?!

      Мои щёки и уши загораются, глаза округляются. Прикрываю ладонью рот. Какой кошмар…

      Голова Алекса плавно возвращается в положение «прямо», и глаза становятся цепкими, когда он застаёт меня с выражением идиотского первозданного шока на лице.

      – Приве-е-е-ет! – слышу голос матери и заторможенно смотрю в камеру своего телефона.

      После того, что я увидела в своей голове, мне хочется засунуть её в холодильник.

      – Э-э-э… – бегаю глазами по пластиковым костям бронтозавра, пытаясь развидеть то, что предъявило моё подсознание. – Привет, мам… – выпаливаю на одном дыхании.

      На ней белый пушистый халат, и она сидит на диване в гостиной нашего дома. За её спиной светится новогодняя елка. У нас гигантская разница во времени. Она выглядит так, будто только что вышла из душа и собирается лечь спать.

      – Вы что, в музее? – удивляется, всматриваясь в картинку за моей спиной. – В музее? Серьёзно?

      – А что такого? – дуюсь, хмуря брови.

      – Да нет… кхм… ничего… – говорит мама в свой кулак. – А где Алекс?

      – Здесь… – его уверенный собранный голос раздаётся прямо у меня над ухом. – Гуд морнинг.

      – Гуд найт, – смеётся мама, присматриваясь к нам.

      Вздрагиваю, когда его рука забирает у меня телефон и поднимает повыше, чтобы мы оба были в кадре. Вторая его рука ложится на мой живот, а его бёдра вплотную прижимаются к моим.

      После увиденного в собственной памяти … я немного… на взводе, поэтому стараюсь отодвинуться подальше, но всё равно чувствую его так остро, что забываю открывать рот и что-нибудь говорить, поэтому Немцев делает это вместо меня. Болтает с моей семьёй, блеща хорошим настроением и остроумием. Распластав ладонь на моём животе и выписывая на нём круги большим пальцем.

      Это… запрещённый приём.

      Почему