Растяпа. В паутине. Анатолий Агарков

поджидал меня во дворе и был не один – три кривоносых брата Кастаняны, одинаковой степени волосатости и аромата немытых тел, взяли меня в кружок. Атмосфера мгновенно накалилась. В этом сумрачном забетонированном дворе повеяло чем-то уж очень зловещим, перечеркнувшим все мои уличные предчувствия. Словно шагнул я за ворота и оказался в совершенно другом мире, который уже не Увелка и даже, представьте себе, не Россия. Где я? Черт возьми! Почувствовал, как леденеет кровь. Кто эти люди вокруг меня?

      Их беспокойные глаза напоминали подвальных крыс – трусливых и опасных. О господи, смилуйся, убереги меня от всякой нечестии и заразы! Мне и раньше приходилось видеть подобное – когда подлость и трусость, в угол загнанные, вдруг набирают силу и злобу.

      Сразу почувствовал себя беспомощным и одиноким – я был в ловушке. Холодные, безжалостные, невидимые руки потянулись к моему горлу. Ледяные пальцы сомкнулись на шее, пережимая кровеносные сосуды, перекрывая доступ воздуха в легкие. Это был конец…

      Но ведь никто на свете не умеет умирать так красиво, как русские – никого из двуногих мы не боимся. Хотя осторожность – мать доблести, и речь я начал с приветствия.

      – Добрый вечер, братья армяне! Почетная встреча кредитора? Весьма польщен… – сказал с сарказмом, старательно изобразив улыбку и кивнув всем присутствующим сразу.

      Георг схватил меня за плечо:

      – За деньгами пришел? Тебе мало того, что я дал? Хочешь еще?

      Я стряхнул его руку с плеча и оглянулся на братьев за спиной – не с ножами ли они в руках? Потом воззрился на самого младшего и более подлого из всех присутствующих.

      – Ты что, Жорик, с чинары упал или братки тебя так здорово прессанули в Южноуральске, что умом тронулся? Ужасно выглядишь, между прочим…

      Тот хрюкнул по своему обыкновению, вытаращил глаза, а лицо его начало синеть.

      – Ничего я тебе больше не дам! Так и знай…

      – Какой же ты мужчина, если слово не держишь? Трясешься от жадности – смотреть противно. Но подумал ли ты бестолковкой немытою, что свои похороны тоже сам будешь оплачивать?

      Хачик головою дернул, словно гремучая змея, готовая ужалить, и завизжал высоким голосом:

      – Ты что, сука-бл…, решил братвой меня запугать? Не выйдет!

      – Черти тебя дери, Кастанян! Не ты ли ползал сегодня у моих ног и прощения просил? На много они тебя наказали? Совсем от жадности спятил?

      – Сволочь проклятая! Ты мне за это еще ответишь, – хозяин двора визжал, брызгая мне слюной в лицо, а два шкафа с пустыми антресолями легонько подпихивали меня в спину, нагнетая напряжение обстановки.

      Но русские не сдаются!

      – Слышь, хачик, я сейчас домой приду, позвоню Чесменскому, и ты будешь очень жалеть, что снова нарушил слово.

      Кастанян запрокинул голову и расхохотался, раздув шею, как лягушка живот.

      – Не понимаю, о чем ты говоришь. Если про свою «крышу», то дабл я её в рот.

      – Ну, знаешь… За слова такие придется сполна отвечать. Слыхал я про то, что крысы иногда кидаются