Непобедимая и легендарная. Александр Михайловский

фронта. И вся моя жалость к погубленным нами американцам сразу исчезает. К тому же я не забыл, что до того, как наш любимый гросс-адмирал Тирпиц заключил с русскими мир, Алекс и его кригскамрады с такой же свирепой жестокостью топили немецкие корабли и убивали немецких солдат.

      Однажды после вахты, когда мы сидели в его каюте и развлекались тем, что русские называют «задушевным разговором», Алекс сказал мне:

      – Понимаешь, Арно, там, у Моонзунда, вы воевали с нами. Нельзя было просто сказать вам: «остановитесь и уходите». Нас бы просто никто не услышал. Чтобы потом заключить почетный мир с вашей страной, нам нужна была убедительная победа, и мы ее добились. Теперь же нам с немцами нам почти нечего делить… Потому-то вы на моей субмарине, а мы топим ваших врагов…

      – Алекс, – неосторожно спросил я, – а если бы нам, русским и немцам, было бы что делить на этой войне?

      – Тогда, – жестко ответил фрегаттен-капитан Павленко, – эта война окончилась бы подписанием капитуляции в разрушенном и заваленном трупами Берлине. Вся эта дурь с разложением армии, солдатскими комитетами, братаниями и прочей ерундой стала возможна только потому, что русский солдат не видел в солдате немецком своего смертельного врага. Когда мы, русские, начинаем драться всерьез, то пощады не жди…

      Он немного помолчал, а потом спросил:

      – Арно, ты ведь знаешь, что фельдмаршал Гинденбург планировал с цеппелинов бомбардировать Петроград бомбами с хлором и ипритом? Ты можешь представить, сколько мирных обывателей, женщин, детей и стариков могло погибнуть из-за этого маньяка? Среди них могло быть и немало немцев. Ведь нет такого крупного города в России, за исключением, пожалуй, Риги, где бы жило столько немцев, сколько в Петербурге. И если бы это произошло, Арно, вы бы узнали, что такое настоящая война по-русски. По счастью, наша разведка и наше командование оказались на высоте, а наша авиация разбомбила базы цеппелинов и склады с химическим оружием. И не случилось того, после чего почетный мир бы между нами оказался бы невозможен. А потом под бомбами пришел конец и самому Гинденбургу. И вот, Арно, сейчас мы с тобой больше не враги, а соратники, и почти союзники.

      – Да, – сказал я, – понимаю. Вы, русские, уже прислали в Германию хлеб, и голод в наших городах сменился недоеданием. Это, конечно, тоже плохо, но нашим людям уже не грозит голодная смерть. Когда я из Австрии ехал в Гамбург, то своими глазами видел то, что я бы назвал новым «Великим переселением народов». Эшелоны… эшелоны… эшелоны… Пехота, кавалерия, артиллерия. И все – с востока на запад, один за другим. Думаю, что британцы и французы должны уже запаниковать. Но вот ведь вопрос – как долго продлится наша дружба?

      – Арно, – сказал Алекс, – хоть среди вас, немцев, порой и попадаются откровенные мерзавцы и садисты, но в основном на вас можно положиться. Пока вы не разобрались со своими противниками на Западном фронте, никаких пакостей мы от вас не ждем. Потом, возможно, кого-то из немецких политиков может одолеть жадность, и он захочет украинских черноземов и кавказской нефти. Но это