Огненный крест. Диана Гэблдон

носом в ее ухо.

      – Что бы ни случилось, – прошептал он, – где бы я ни был. И где бы ты ни была – я всегда буду петь для тебя.

      Брианна развернулась в его объятиях, тихо вздохнула и потянулась за поцелуем. От ее губ пахло жареным мясом и пряным вином.

      Дождь стучал по своду шатра, от земли поднималось холодное дыхание поздней осени. В их первую ночь в воздухе пахло хмелем и водорослями, терпким сеном и хлевом. А сейчас вокруг них витал запах сосновых иголок и можжевельника, щедро сдобренный горьким дымом коптящих костров, – с едва заметной сладковатой ноткой детского дерьма.

      И снова она прижималась к нему в переплетении света и тьмы – лица не видно, а тело лучится белизной в полумраке. В ту ночь Бри плавилась и растекалась у него в руках, а теперь кожа была прохладной, словно мрамор, – но летний зной по-прежнему обжигал ему пальцы, когда он прикасался к ней: сладкий и влажный, скрывающий в себе темные жгучие тайны. Хорошо, что свои сегодняшние клятвы они принесли под открытым небом. Совсем как тогда – перед землей и ветром, огнем и водой.

      – Я люблю тебя, – прошептала она, и он мягко прихватил ее губу зубами. От нахлынувшей нежности Роджер не мог вымолвить ни слова.

      Все слова уже были сказаны – сначала в ту далекую ночь, потом сегодня. Оба раза Роджер говорил искренне и горячо, но сегодняшняя церемония все изменила.

      У первой клятвы не было иных свидетелей, кроме Бога, да и тот не нарушил их уединения, отстранившись и отвратив взор от обнаженных тел.

      А сегодня он произнес слова любви в ярком свете костра, перед лицом Господа и всего мира. Сердце Роджера и все, что он имел, давно принадлежало Бри, но теперь между ними не осталось различий. Клятвы сказаны, кольца надеты, узы скреплены у всех на глазах. Они стали единым целым.

      Одна часть единого целого слишком крепко сжала чужую грудь, и Бри едва слышно охнула. Она слегка отстранилась от мужа, и Роджер увидел – нет, не увидел, скорее почувствовал – гримасу боли. Холодный воздух коснулся его кожи, и даже краткое расставание показалось мучительным, словно удар ножа.

      – Мне нужно… – сказала Бри и тронула грудь, не закончив фразы. – Подожди минутку, ладно?

      Клэр успела покормить малыша, пока Брианна ходила беседовать с преподобным Колдуэллом. Объевшись овсянкой и вареными персиками до самых ушей, Джемми едва открыл глаза, когда мать прижала его к груди, и тут же снова погрузился в сытую дремоту. Лиззи унесла ребенка с собой. Вся ночь была в их распоряжении – прожорливый кроха проспит до самого рассвета. Однако за такую роскошь приходилось платить: молока осталось слишком много.

      Живя под одной крышей с кормящей матерью, невозможно было не обращать внимания на ее грудь – это касалось всех домочадцев, а уж тем более мужа. Груди Брианны жили собственной жизнью. Они постоянно менялись в размере; мягкие полушария превращались в твердые круглые пузыри; казалось, дотронься до них – тут же лопнут.

      Изредка случалось и такое: плоть поднималась, словно