Путешественница. Диана Гэблдон

послышались осторожные шаги, и он открыл глаза. Увидел рядом с собой лишь темный силуэт, но сразу понял, кто это.

      – Ты как, Энгюс? – негромко спросил он по-гэльски.

      – Я… да. Но вы… сэр, я хочу сказать… я… мне так жаль…

      Джейми дружески пожал его руку.

      – Со мной все хорошо, – сказал он. – Приляг, Энгюс, и отдохни.

      Молодой человек склонился и поцеловал его руку.

      – Можно мне побыть рядом с вами, сэр?

      Рука была страшно тяжела, но он сумел ее поднять и возложить на голову парнишки. Вскоре рука упала, но он почувствовал, что Энгюс успокоился: его прикосновение сделало свое доброе дело.

      Он родился вождем, но ему пришлось смириться и достойно испить до дна горькую чашу. Но каково человеку, не предназначенному для той участи, для которой был рожден? Скажем, Джону Грею или Карлу Стюарту.

      Впервые за десять лет он смог найти в себе силы и простить слабого человека, некогда бывшего ему другом. Наконец-то он, много раз плативший столько, сколько требовал его дар, смог осознать тяжесть участи того, кто оказался королем по рождению, но не по сути и призванию.

      Рядом с ним, прислонясь к стене, сидел Энгюс Маккензи и тихо спал, завернувшись в одеяло и опустив голову на колени. Фрэзера тоже стал понемногу одолевать сон, суливший соединение разбитых частей его некогда цельной натуры, и он понял, что проснется поутру, вновь обретя целостность – но не исцелив еще все телесные потери.

      И сразу же появилось облегчение: теперь он избавлен от многих забот и невзгод, прежде всего от непомерного груза ответственности, от необходимости единолично решать все. Одновременно с возможностью поддаться искушению исчезло и оно само, но главное, что исчезло, возможно навсегда, это гнев.

      «В общем, – подумал он через густеющий туман, – Джон Грей вернул мне мою судьбу и лишь за это одно заслужил благодарность».

      Глава 13

      Миттельшпиль

      Инвернесс, 2 июня 1968 года

      Утром в кабинет зашел Роджер и обнаружил, что Клэр, свернувшись, как кошка, спит на диване под пледом. На полу валялись документы, которые выпали из папки. Из больших французских окон в кабинет лился свет, но Клэр спряталась за высокой спинкой дивана, и лучи не добирались до ее лица. Лишь один солнечный зайчик пробрался сквозь пыльную бархатную обивку и играл в локонах.

      «У нее не лицо, а просто зеркало», – подумал молодой историк о Клэр.

      У нее была такая белая кожа, что голубые жилки светились на висках и на шее, а профиль казался вырезанным из слоновой кости.

      Плед сполз с плеч, и стало видно, что она спит, прижав к груди руку, в которой держит помятый лист. Роджер бережно приподнял руку и вынул бумагу, не разбудив Клэр. Ее тяжелая рука была удивительно теплой и нежной.

      Он сразу выхватил глазами имя: Роджер знал, что она его отыщет.

      – Джеймс Маккензи Фрэзер, – шепнул он и перевел взгляд с листка на спавшую