Растяпа. Где кончается порядок. Анатолий Агарков

рассчитывала на большую поддержку, чем ожидалось через суд. Финансовые дела мы всегда обсуждали открыто, без недомолвок. Сейчас не было причин что-то скрывать.

      – Ты выплачиваешь алименты сыну? – холодно взглянув на меня, спросила жена.

      – Да.

      – По-моему, мы вправе рассчитывать с Настенькой на половину оставшейся суммы, ведь я еще в декрете.

      – Согласен.

      – Думаю, нам не стоит пока разводится, – учтивым голосом сообщила Тома.

      Я любезно, в тон ей, ответил:

      – Конечно.

      Надеясь, что согласие не расторгать наш развалившийся брак прозвучало достаточно искренне, я повеселел. Настораживало одно – все это временно, до ее выхода на работу. Тогда, возможно, что-то и переменится.

      – Ну, тогда я пошла.

      Нам не хватило чувств даже на приличную ссору. Или смирение – удел святых?

      Сестра, узнав об этом сговоре, сказала:

      – Ты с ума сошел!

      Я прикинулся, что оценил ее шутку:

      – Да, слегка тронулся, но пройдет.

      Так на взаимной договоренности завершилась вторая моя еще менее продолжительная брачная жизнь. В тридцать пять лет оказался я абсолютно независимым от пут семейного рабства. Передо мной открылся беспредельный простор для жизни по велению совести. И если бы не одно маленькое существо, манившее к себе своей беззащитностью и бескорыстной любовью, я должен был считать себя счастливейшим из смертных.

      Не считалось. В душе боролись противоречивые чувства, и было время для самоанализа. Второй раз я покидал семью. Впрочем, вру – первый раз покинули меня, и я целый год ждал, когда перебесится моя благоверная. Второй раз… Копится опыт. Скоро уже могу писать методички о том, как развалить семью без скандала.

      Тома не хочет оформлять развод – формально мы еще муж и жена. Но ощущение было такое, что семья наша распалась навсегда. Я найду себе женщину. Тома узнает и обронит скупую слезу. А может, выплачется вволю – кто знает? В любом случае мой уход не стал для нее трагедией. Она умеет приспосабливаться к обстоятельствам.

      Свобода не вызывала радости. Похоже, мы оба, Тома и я, проиграли.

      Я заперся в лаборатории. Стены ее, выкрашенные белилами, приобрели унылый серый цвет, краска кое-где потрескалась и облупилась, по углам тенеты. Дощатый пол изрядно обшарпан. День был менее холодным – шариковая ручка не замерзла. В кабинете начальника есть электрообогреватель, но нет начальника, и кабинет закрыт. А сколько бравады за моими словами – я служу в авиации! Знал бы кто, в каких условиях приходится служить, не стал бы завидовать.

      Ну да ладно, я не поехал в одиннадцать домой, чтобы остаться наедине со своим новым увлечением – пишу сборник рассказов «Самои» о моих предках.

      Так увлекся, что не заметил, что время уже к обеду.

      В дверь требовательно постучали.

      После непродолжительной возни с замком впустил в лабораторию прапорщика Холодка, который сгорал от почти сексуального желания слиться в