Тополь. Оррин

из мирвиновой норы, я подивился тому, как сильно преобразилась погода. Дождь кончился, и на смену ему с небес бросились янтарные стрелы, пытающиеся расщепить полог сырого холода, окутавшего Кимр. Их безумная попытка была обречена на провал, но я хватался за исчезающее тепло их прикосновений, как жаждущий впитывает распухшим от сухости нёбом даже самые ничтожные крупицы влаги. Озаренные лучами спешили похвастать новым убранством деревья. Большая часть окружавших меня листьев успела примерить желтый наряд – сменили свой окрас вытянутые овалы берез, многоугольные покрывала кленов, зубчатые кругляшки осин, наливались красным рябины, крепыши-дубы важно натягивали бронзу, лишь ясени отказывались меняться, по-прежнему сохраняя зелеными свои пышные кроны. Все они вступили на осеннюю тропу утрат, но, если ветви всего лишь готовились ко сну, то их одеяния ждал неотвратимый прыжок вниз.

      По дороге назад к реке мне бросился в глаза вечно неожиданный и ладный свод радуги, а затем я увидел ее. Она стояла ко мне вполоборота, но я узнал ее сразу же. Ее взгляд был прикован к небесной подкове. Я мог приблизиться к ней не крадучись, а обычной походкой на расстояние вытянутой руки, но она бы не заметила меня. Как это случалось с ней и раньше, она присутствовала в зримом мире лишь телом, в то время как сознанием окуналась в глубокое озеро воображения. Ее лицо осталось таким же прекрасным, хотя время успело добавить ему серьезности и строгости: все так же длинны были слегка волнистые золотые волосы, все так же задумчивы и печальны широкие голубые глаза, все так же нежна бледная совсем белая кожа, все так же вытянут нос, который лишал ее образ совершенства и вместе с тем делал его по-особенному прелестным. Только это лицо, единственное во всей вселенной могло быть столь милым и трогательным одновременно. Женщина, стоявшая у реки между садом Мирвина и кладбищем, звалась Адерин.

      – Говорят, у нее нет обратной стороны, – произнес я, обратив взор в небо.

      Адерин очнулась от дум и с изумлением посмотрела на меня.

      – Так это правда, ты вернулся! – воскликнула она.

      Мне почудилось, что в это мгновение мы оба больше всего на свете хотели обнять друг друга, но, опомнившись, Адерин протянула руку. Я опустился на колено и поцеловал ее тонкие прохладные пальцы.

      – У тебя озябли ладони, возьми, – сказал я, протянув ей кусок шерсти из моей походной котомки. Адерин приняла его почти неосознанно, она была сильно взволнована.

      – Где же ты скрывался столько времени? – улыбнулась она, пытаясь овладеть собой.

      – Там, куда стремился, в Братстве. Теперь я – чтец, Адерин, – ответил я, как мог непринужденнее, но проклятый голос все-таки дрожал.

      – Будешь служить на Утесе?

      – Да, с Управой вроде бы разобрался, читальню мне отдали.

      – А, могу угадать, откуда ты идешь, – выпалила она.

      – И откуда же? – поддержал я ее игру.

      – От Мирвина!

      – Ты права, но уж позволь тогда и мне полюбопытствовать, что ты делаешь одна за стенами города?

      – Нет уж, раз я угадала, давай и ты.

      – Ну, –