Жизнь – сапожок непарный. Книга вторая. На фоне звёзд и страха. Тамара Петкевич

«Но и ты великолепен. Признавайся, до сих пор хороводишь?» После преувеличенно громких приветствий где-то в уголках сада разговаривали уже значительно тише. Рассказывали, вероятно, о сыгранных ролях, интригах, почему пришлось уйти из театра, уехать из того или другого города. Просили порекомендовать знакомому режиссёру.

      Видимая жизнь била ключом, скрытая была наполнена наблюдениями исподволь. Прикидывали: «Подойдёт? Да нет, не совсем то, что надо». По сути, всё сводилось к личным вкусовым оценкам. Счастливчики, у которых всё быстро определялось, подходили к расставленным тут же столам, за которыми подписывались договоры.

      – Видишь того человека? – спросил Константин, указывая на мужчину отнюдь не актёрской внешности. – Это король биржи.

      – Что значит «король»?

      – Со всеми знаком. Знает конъюнктуру рынка. В курсе, кто какому театру нужен, на какое амплуа, на какую зарплату. Идём. Познакомлю.

      – Нет-нет! Не надо! Я не хочу знакомиться с «королём», – взмолилась я.

      – Идём!

      Мне не нравилось решительно всё. Хотелось сбежать и отсюда, и вообще из Москвы. Константин тем временем что-то уже нашёптывал «королю». Тот бросил на меня оценивающий взгляд. Затем оба подошли. «Король» без улыбки, как эдакий добряк-попечитель, прибегнул к нравоучительной интонации:

      – Что же вы дичитесь? Смелее надо быть, смелее! Устроим! А как же? Всё будет путём.

      – Что ты ему сказал? – спросила я Константина, который нервничал, как я видела, ничуть не меньше меня.

      – То, что надо. Не трепыхайся. Смотри, о лагере – ни гугу. Отвечай одно: «В энском театре» – и называй сыгранные роли. Не грех и присочинить там чего. А главное, ликвидируй постную физиономию.

      – Я не могу врать, Костенька.

      – Проголодаешься, захочешь хлебушка в рот закинуть – всё-о-о смо-о-жешь! – беззлобно и убеждённо заключил мой возможный деверь. – Итак, кислое лицо меняем на сладкое… Я пошёл. Лады? А ты – бывай. Удачи тебе.

      Я с тоской смотрела, как, сбросив с себя неподъёмную ношу моего устройства в театр, Костя не оборачиваясь удалялся с территории биржи. Напоминание о «хлебушке» проняло, поставило всё на место. В этом «сможешь» всё, собственно, и заключалось. А мне это было не по плечу. Я – не могла. Ни лёгкости, ни кокетливости, ни деловитости. Пыталась настроить себя: «Ну же, равнение на Удачу!» У последней, как известно, есть развилка: или вознесение, или – шлёп в лужу.

      На меня оглядывались. Ко мне подходили:

      – Актриса? Где работали?

      – В одном из энских театров.

      Несколько насторожённый, любопытствующий взгляд. Пауза.

      – Что играли?

      – Джесси в «Русском вопросе», в чеховских пьесах.

      – В каких именно?

      – В «Трёх сёстрах».

      – Кого?

      Александр Осипович всегда говорил: «Ах, какая бы из тебя вышла Маша…» И я лгала:

      – Машу.

      – Покажите вашу трудовую книжку.

      – У меня