Кровавый остров. Рик Янси

в лаборатории, сэр.

      – Он ищет лекарство?

      – Н-не знаю, мистер Кендалл.

      – Что значит «не знаю»? – завопил он. – Он врач, в конце концов, или нет?

      – И да, и нет.

      – Что? Что ты говоришь? И да, и нет?

      – Он доктор, но не врач.

      – Не врач? Тогда каких наук он доктор?

      – Он монстролог, сэр.

      – Монс…

      – Монстро…

      – Монстро…

      – …лог.

      – …лог?

      – Монстролог, – повторил я.

      – Монстролог! Большей чуши в жизни не слышал. Что это еще за ерунда?

      – Он ученый, – сказал я, – доктор натурфилософии.

      – О, Христос Всеблагой! – громко застонал Кендалл. – Меня похитил философ! – грудь его вновь дернулась вверх. – Зачем вы привязали меня к кровати? Почему не отправите в больницу?

      Я промолчал. Как мне представлялось, скажи я Кендаллу правду, вряд ли бы из этого вышел толк. Я нервно погладил барабан револьвера. Зачем Уортроп привязал Кендалла к кровати? Зачем дал мне пистолет?

      – Эй? – позвал Кендалл.

      – Я тут.

      – Я ни рук, ни ног не чувствую. Будь хорошим мальчиком и помоги мне.

      – Я… мне нельзя вас развязывать, мистер Кендалл.

      – Я что, просил меня развязать? Только ослабь немного узлы, будь добр: веревка в кожу врезается.

      – Я спрошу у доктора, когда он вернется.

      – Вернется? Откуда? Куда он ушел?

      – В лабораторию, – напомнил я.

      – Я британский подданный! – пронзительно закричал он. – Мой дядюшка – член Парламента! Твой так называемый «доктор» еще поплатится за нападение, избиение, похищение, удержание силой и пытки иностранного подданного! Вздернут его как пить дать и тебя на той же веревке!

      – Он пытается вам помочь, мистер Кендалл.

      – Помочь? Раздев донага и связав? Не пуская меня к настоящему врачу?

      Револьвер холодил мне пальцы; когда же, наконец, рассвет, думал я. Скоро, уже скоро; солнце просто обязано скорее взойти.

      – Я замерз, – прохныкал Кендалл. – Может, хотя бы накроешь меня чем-нибудь?

      Я закусил губу. Больного и в самом деле трясло, зубы у него так и клацали. Что мне оставалось делать? Укрыть его доктор не запрещал, но я был уверен: если бы Уортроп хотел, чтобы Кендалла укрыли, он бы сделал это сам. Однако это, вне всякого сомнения, облегчило бы страдания несчастного, пусть и самую чуточку, – и разве не в этом состояли мой долг и требования человечности?

      Я отложил револьвер и вытащил из шкафа одеяло. Расправляя его поверх дрожащего тела, я вдруг учуял слишком хорошо мне знакомый запах: докучливо-сладкий аромат гниющей плоти.

      Я поднял голову и увидел, что кожа на правой руке Кендалла из розовой стала светло-серой – почти прозрачной. Можно было вообразить себе даже, что сквозь нее просматриваются кости.

      Рука, которой Кендалл дотронулся до «звездной гнили», которую Уортроп счел «прекрасной», начала разлагаться.

      – Я умираю.

      Я