Растяпа. Лялька. Анатолий Агарков

закону парадокса: ты можешь стать женой, матерью, бабушкой, но покуда я жив, будешь дочкой – маленькой и любимой. Думаешь, зачем мы тебя рожали? Чтобы любить – целовать и тискать. И вообще, за все, что происходит теперь с тобой, надо бы хорошенько отшлепать твою мать.

      Виновника его печали будто и рядом не лежало.

      Шасси самолета коснулись посадочной полосы аэродрома Иркутска в одиннадцать часов местного времени. Тем же днем улететь в Тынду не удалось – мы заночевали в общежитии ИПИ (Иркутского политехнического института): обстановка знакомая, и денег не взяли. Но вот клопы….

      В полночь по-местному с телеграфа дозвонился в Розу.

      – Привет. Не спишь?

      – Сколько у вас? Ты не устал, – поинтересовалась Оля.

      – Нет. Я нормально переношу полеты. Ты как?

      – Мне не нравится, что ты в чужом городе без меня. Там полно девочек с фигурками Элизабет Тейлор, а у меня живот растет.

      – Он уже шевелится, наш ребенок? Скучаю по вам.

      – Мы по тебе тоже. Очень. У тебя странный голос.

      – Наверное, связь такая. Береги себя…

      Диалог надо было прекращать, потому что сбилось дыхание.

      Бог мой! До меня только что дошло – я говорю и делаю все не так.

      Вылет в Тынду задержали еще на сутки. Появилась возможность осмотреть город, прокатится на катере по Байкалу. Что мы и сделали, не вернувшись в общагу – заночевали в Листвянке, на границе тайги и Славного Моря, взяв напрокат палатки.

      Народ ликовал, меня угнетало.

      – Что с тобой, комиссар? Почему похоронный вид?

      – Просто устал. Человек не всегда может быть в форме.

      «Форму» мою изводит осознание допущенных ошибок.

      Итак, вечер, берег Байкала, водка из кружки и ностальгия.

      Память часто так шутит – цепляется за какую-то незначительную деталь из настоящего, и раз – ты уже не здесь, а в тех временах, которые были, и, казалось, забыты. Любуясь закатной дорожкой солнца на водной глади, вспомнил рассказ отца – его объяснение в любви моей матери.

      Победитель Японии предложил девице колхозной:

      – Ищу мать своим будущим детям – если согласна рожать их, выходи за меня.

      Возможно, мама так и не стала любимой женщиной моего отца, но она всегда была матерью его обожаемых детей. Чадолюбие – это у нас семейное. А любовь?

      Знаю, мама в нашей ситуации сказала бы отцу:

      – Езжай, спокойно работай. Я буду ждать и справлюсь одна.

      Никаких упреков: у нее своих забот полон рот – вести хозяйство, хранить дом, печь хлеб, стирать, убирать, готовить, кормить и растить детей. И мы с сестрой крутились вокруг мамы – чем могли, помогали, никакую работу не считая в тягость: корову подоить, ей травы подкосить или цыплят от коршуна стеречь. Это было детство голубое – такая пора, когда за пенку от варения жизни не жалко. А любовь в романах хороша.

      От кого-то слышал – у всех Оль тяжелая женская доля: не очень-то счастливы они в жизни. Моя жена должна стать исключением. Это задача партии и правительства, и я исполню ее