Влюбиться до чёртиков. De Ron

подолом платья, по дрожащим ногам текла кровь, лицо её было измученное и растерянное. Она плотно прижимала к груди завёрнутое в лоскут платья дитя.

      – Бежать! Спастись! – читалось в её глазах. Она сверкала ими по сторонам. Везде забор, на пути к калитке стоял обезумевший от злости пьяный муж, рядом трое здоровенных холопов.

      Людмила с трудом переступила порог окровавленными босыми ногами.

      – Взять её! Забрать ребёнка! – задребезжал отец Никифор, не переставая накладывать на себя крестное знамение.

      Молодчики неуверенно стали приближаться к Людмиле. Она было бросилась в направлении выхода со двора, но была сбита с ног одним из них. Упав, она прикрыла собой ребёнка, который заплакал и человеческим голосом, и поросячьим. Хлопчики испуганно отпрянули. Ошалевший муж затеребил суетливо края рукава, не переставая креститься.

      – Боже, упаси! Что творится -то! Заберите дитя! – истерично орал он на холопов.

      – Сам иди! Там Сатана! – наотрез отказались они, пятясь назад.

      – Заколите её вилами! Неси солому, сожжём эту тварь! – Брызгал пеной отец Никифор, увидев, что супруга поднялась. Он сам бросился к ней, ударом ноги сбил её опять на землю и принялся избивать, пока Людмила не разжала руки и ребёнок не оказалось в его толстых пальцах.

      – Не тронь! Оставь дитя, изверг! – через боль с трудом произнесла Людмила, пытаясь схватить за ноги мужа.

      – Что это? – изумленный отец Никифор открыл лицо новорожденного, а увидев, что у поросячьего вида тела конечности человеческие, он брезгливо отбросил его к лестнице у входа в саму церковь.

      – Неси больше соломы! – не переставая кричал отец Никифор. – Сожжём плод Сатаны! А сам наотмашь вбивал твёрдые носки сапог в обессиленное тело жены.

      – Тварь, с кем нагуляла? Ты мне не давала дотрагиваться до себя, когда с Дьяволом мне изменяла!

      – Я тебя никогда не любила! Ты меня силой в жены взял, – она пыталась дотронуться до подола рясы мужа. – Это мой ребёнок! Не бери грех на душу! Отпусти меня в лес, я исчезну! – отчаянно молила Людмила.

      – Сдохни, падла, сдохни! – обида на безответную любовь, ревность затмила разум священнослужителя.

      Холопы натащили в центр двора горку соломы.

      – Неси факел! – злость скрипела на зубах отца Никифора. Он стряхнул ногой пытающуюся зацепиться Людмилу, выхватил вилы из рук холопа.

      Ярко загорелась свежая солома, языки пламени зловеще запрыгали, как черти у котла.

      – Пощади, батюшка! Пощади! – умоляла Людмила, валяясь в ногах Никифора, который брезгливо поднял свёрток у лестницы. Дитя тихо плакало, приближаясь к огню, жар бил в лицо.

      – Милый! – Людмила встала на колени, поднимая руки к небу. – Помоги, милый! Не оставь меня! – что есть силы, закричала она так, что эхо разнеслось далеко по округе.

      – Милый? Теперь милый? – злорадствуя, отец Никифор бросил ребёнка в центр костра, отчего мелкие искры сгоревшей соломы, хлопнув,