Мать Богов. Екатерина Бердичева

твоя станция. Доброй ночи!

      Кивнув на прощание, капитан шагнул в соседние заросли и пропал.

      – Ну вот… – Вздохнул Ференц. – Опять ушел. И снова не ответил на вопросы.

      ***

      Декада сезонных изменений приближалась, и рейнджерами был назначен день финальной игры. Люди радовались, как дети, но все чаще в их глазах читалось странное волнение. Если долгожители, пугаясь гнева господина Ласски, пили успокоительное, то молодежь, не прошедшая «боевого крещения» местными реалиями, вместо работы слонялась по территории буровых и пыталась проникнуть в Лес. Но там, на его опушке, разгоряченных фантазиями индивидуумов уже ждали дружеские объятия парней капитана Инти. И когда число самовольщиков превысило всяческие допустимые нормы, злобным взглядом начальника, чья вотчина стала напоминать филиал дурдома, господин Ласски приказал своему заместителю собрать население станции в зале. Всех туда входивших радостно приветствовал доктор. Заложив каждому в рот по волшебной успокоительной пилюле, и в ожидании их действия, в режиме нон-стоп он читал познавательную лекцию о том, что своевременное лечение не только избавляет от последствий незащищенных контактов, но также предупреждает связанные с этим психические отклонения. Тем временем, приказав оператору не снимать со станции защиту на выход до самого начала игры, директор с дежурным мастером отправились по платформам. Им нужно было законсервировать все четыре буровые, а также забрать смены, работавшие в ночь.

      – Весело тут у нас, не правда ли? – Мастер, сидевший в катере рядом с господином Ласски, с высоты любовался вспыхивающими над Лесом радужными пузырями. – Уверен, такого Вы не видали.

      – Не видал. – согласился директор. – Тем интересней.

      Пожилой мужчина покосился на его невозмутимый профиль.

      – Простите за праздное любопытство… Но неужели Вы ничего не чувствуете?

      Тот приподнял брови и посмотрел на сидевшего рядом человека.

      – А что чувствуете Вы?

      Мастер потер пальцы и со вздохом уронил ладони на колени.

      – Я не молод. Физиологическое влечение, да… немного есть. Но его прекрасно снимают лекарства. А вот чувство потери времени, потери жизни никакими препаратами не снять.

      – О чем жалеете? – снова спросил директор, облетая радужное кольцо, медленно вздувавшееся над лесом.

      – Я вырос в бедном районе. – негромко сказал мастер. – И работать пошел в тринадцать лет, чтобы обеспечить сестренок и мать. А когда мои девочки вышли замуж, заводить собственную семью было поздно. Вы ведь знаете, что немного желающих сюда вербоваться даже при наличии богатой кислородом атмосферы. Корпорация подняла зарплату, включила в соцпакет полную медицинскую страховку и перестала отправлять в этот мир тех, кто имеет детей. Но даже при таком раскладе контракт подписывают лишь те, кому очень нужны деньги. Вы спрашиваете, о чем жалею… Наверно о настоящей жизни, что прошла мимо. И еще… наши мужики говорят о прекраснейших женщинах, встреченных ими